Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

квартире мне открыла Валентина, и я обрадовался — именно то, что мне нужно.

— Валентина, — без обиняков сказал я, — помнишь, ты говорила, что готова пойти на всё, чтобы изменить свою жизнь. Ты не передумала?

Валентина посмотрела на меня сияющими глазами и замотала головой.

— А опасностей не испугаешься?

Монументальная Валентина сжала свой полупудовый кулак и задумчиво посмотрела на него, затем перевела взгляд на меня и отрицательно покачала головой.

— Отлично, — улыбнулся я, — сейчас апрель. У нас ещё всё лето впереди, чтобы ты изменилась полностью. Особенно внешне.

— З-зачем? — удивилась и одновременно обрадовалась Валентина и спешно добавила, — но я согласна, Муля!

— Потому что на весенний набор мы уже опоздали, да и институт ты ещё не окончила. А вот на осенний ты вполне успеваешь.

— Какой набор? — не поняла она.

— Набор в аспирантуру, — пояснил я и добавил, — ты поступаешь в аспирантуру в Институт философии.

Глава 8

— Но я же не знаю философию, — пробормотала Валентина и удивлённо воззрилась на меня, — Никогда эту гуманитарку не любила… зачёт сдала и забыла.

Я хмыкнул.

— Нет, марксизм-ленинизм, конечно, это очень важно, для советского человека, — на всякий случай сообщила она, но потом всё же добавила, — но это для меня слишком… эммм… сложно.

Очевидно, хотела сказать «скучно», но не решилась. Так-то мы были не слишком близкими друзьями. Да что там говорить, не просто не друзьями, но даже и не товарищами. Так, соратники, не больше. Поэтому правильно. Времена такие.

— Но попробовать можно же? — усмехнулся я, — ты хотела измениться? Проверить себя? Вот у тебя сейчас прекрасная возможность.

— Но я никогда не хотела быть агитпропом, — смутилась Валентина, — я даже выступать боюсь. Нет, Муля! Давай что-нибудь другое придумай!

— Жаль, — подчёркнуто тяжко вздохнул я, — а я-то думал, ты готова на всё. Тем более тебя учиться там никто не заставляет. Я говорю о поступлении. Считай проверка такая — сможешь ли ты поступить на совершенно противоположную специальность или нет.

Валентина задумалась. От усердия она аж губу закусила и смотрела сквозь меня рассеянным взглядом.

— Ладно, Валентина, — демонстративно вздохнул я, — не хочешь, как хочешь. Пойду я, пожалуй. Поздно уже.

И, не дав ей опомниться, я развернулся и ушел, оставив девушку в смятении и глубокой задумчивости.

Здесь главное, чтобы она подольше поразмышляла. Я более, чем на сто процентов уверен, что сегодня ей предстоит бессонная ночь. А завтра она сама найдёт меня и скажет, что согласна. Такие упорные натуры я хорошо знал. А Валентина, когда делала смету на мой проект, доказала, что упорства ей не занимать. Просто она не знает, куда двигаться. А я могу ей указать правильный путь. Поэтому она с меня не слезет. И аспирантура — это самое малое, что она может для меня сделать. Если надо, она и Эверест покорит.

На улице я чуть подзадержался, закурил. Ветер утих. Дождя не было. И хоть сырость оставалась, но было в принципе не настолько неприятно, чтобы я отказал себе в возможности спокойно поразмышлять на свежем воздухе.

А думал я о том, что мой принцип «не складывать все яйца в одну корзину» должен всегда реализоваться в нескольких направлениях. Вот сделал я ставку советско-югославский проект, а о дополнительном варианте и не подумал. И вот результат — сейчас я, как старуха перед разбитым корытом. А имел бы запасной вариант, плюнул бы на этот проект, переступил и пошел себе дальше.

Сам, дурак, виноват. Поленился. Теперь придётся воевать.

Я вздохнул, крепко затянулся и посмотрел на небо. Оно было серым, свинцовым. Хотя сквозь густые ночные облака вдруг пробилась звёздочка.

Я улыбнулся и бросил окурок в урну. Буду считать, что это хороший знак. Путеводная звезда.

И пошел домой.

Пока шёл, из головы всё не выходила мысль, про яйца и корзину. И, хотя вдали уже показалась моя улица, а до дома оставалось каких-то пару сотен шагов, когда я развернулся и направился в обратную сторону.

Больше таких ошибок не допущу.

Я немного попетлял по улочкам и дворам (решил срезать дорогу напрямик, время было позднее), и остановился у дома, где в прошлый раз встретил Веру Алмазную.

Она меня приглашала к себе. И хотя было это с другой целью, но приглашением я решил воспользоваться сейчас.

Валентина Валентиной, но стопроцентно полагаться на чужого человека было непредусмотрительно.

Да, Вера тоже была тёмной лошадкой, но лучше пусть будут две. Тогда больше вероятности, что хоть одна из них доскачет до финишной прямой.

Я усмехнулся и посмотрел на дом. Все окна уже не светились. Была ночь и порядочные советские люди давно спали, набираясь сил перед трудовым днём.

Лишь в одном окне был свет. Оттуда доносилась патефонная музыка и смех.

Думаю, я знаю, где живёт Вера Алмазная.

Я хмыкнул и стал подниматься по лестнице.

И оказался прав, когда дверь распахнулась.

— Муля! — Вера была пьяна, но меня каким-то образом узнала.

Она была сейчас похожа на нечто среднее между пандой и Джокером: тушь вокруг глаз поплыла, помада, тоже. Да и лицо слегка поплыло.

Чуть покачиваясь, она обличающе ткнула в меня зажатым в руке полупустым бокалом с шампанским:

— Т-ты-ы ф-фу!

Мда. Не учёл степень её опьянения.

— Вера, — сказал я строгим голосом, — нам надо поговорить.

— Хорошо! — с преувеличенно-пьяной готовностью кивнула Вера, — Давай говорить. Я всё скажу! Всё! Слушай же! Афонин — козёл!

— Почему? — решил поддержать разговор я (лучше в начале разговора всегда проявлять интерес, особенно, если женщина так шикарно пьяна. Так можно быстрее добиться поставленной цели, какой бы она ни была).

— Я отправила фотокарточку на кинопробы, — зло фыркнула Вера и чуть не упала, но успела вовремя ухватиться за дверной косяк, — Афонин сегодня позвонил и сказал, приезжать. Я приехала. Оказалось, он перепутал мою фотокарточку с открыткой…

Она икнула и злобно добавила:

— Как можно было перепутать меня с памятником Ломоносову?

Она посмотрела на меня с обидой и добавила:

— Муля, ты знаешь, кто такой Ломоносов?

Я знал. Поэтому кивнул.

— Разве я на него похожа? — удивлённо захлопала глазами Вера и вопросительно уставилась на меня.

Я закивал отрицательно, мол, нет, нисколечко не похожа.

Вера просветлела лицом:

— Муля! — расцвела улыбкой она и