И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе - Найджел Рааб

решения властей. Лишь после ташкентского землетрясения 1966 года партийные функционеры поняли, каким образом стихийное бедствие можно превратить в повод для всенародного триумфа.

Уже в скором времени оба землетрясения – и крымское, и ашхабадское – были запрятаны в далекий и темный уголок памяти советского народа, малоинтересный для партийных чиновников, не желавших ни учиться на уже совершенных ошибках, ни попытаться понять значение произошедшего для местных жителей. И в 1927 году в Крыму, и в 1948 году в Ашхабаде правительственные меры оказались не менее спонтанны и хаотичны, чем само стихийное бедствие. Только в брежневскую эпоху правительство осознало, что реакция на бедствие должна носить глобальный характер, сродни тому, которым обладала и сама коммунистическая идея.

Часть вторая. Мобилизация советского общества при Брежневе

3. Апрель 1966 года: Ташкент на первых полосах

В первую же неделю нового, 1966 года в столице Узбекистана состоялись важнейшие переговоры между лидерами Пакистана и Индии. Председатель Совета министров А. Н. Косыгин пригласил сесть за стол переговоров президента Пакистана Мухаммеда Айюб Хана и премьер-министра Индии Лала Бахадура Шастри, чтобы урегулировать территориальный конфликт, разгоревшийся вокруг штата Кашмир. Советский Союз принимал живое участие в происходящем в Южноазиатском регионе, желая нарастить там свое влияние, в том числе и дипломатическое; с этой целью заранее были приняты серьезные меры, дабы ни один высокопоставленный гость не заподозрил советскую сторону в симпатии к оппоненту. Советское усердие в демонстрации дипломатического нейтралитета подчас доходило до комичного: по прибытии в Ташкент лидеров обеих стран доставили в приготовленные для них загородные резиденции, которые оказались практически идентичны[152], а приветственный телефонный разговор Косыгина с каждым политиком продлился ровно по семьдесят пять минут[153].

Ташкент был намеренно избран в качестве площадки переговоров, поскольку атмосфера этого города была вполне привычна для обоих лидеров. Так, помолившись в мечети Тилля-шейх, пакистанский руководитель Айюб Хан посетил расположенное напротив древнее медресе[154] Барак-хана и прогулялся «по старому городу, любуясь местными мазанками», – очевидно, напоминавшими ему родные места[155]. Но если индийская и пакистанская делегации чувствовали себя в Ташкенте как дома, то западные журналисты, прибывшие освещать их встречу, дивились на открывшуюся им доселе неведомую часть Советской страны. А руководство страны как раз и желало, чтобы город поражал гостей. И в самом деле, рассуждая о советских мотивах, побудивших организовать конференцию, и в целом высказываясь весьма пренебрежительно, западные журналисты все же не могли скрыть своего восхищения Ташкентом. А корреспондент французской «Le Monde» даже отметил, что древний град Тамерлана может похвастаться вполне современными, защищенными от землетрясений домами![156]

Конечно, никакими приготовлениями было не снять дипломатической напряженности, а толпы ликующих жителей, приветствующих иностранные делегации, не могли разрешить конфликт двух южноазиатских народов, как, собственно, не разрешила проблему Кашмира и Ташкентская конференция. Ее результаты были омрачены протестами в Пакистане, а также скоропостижной смертью индийского премьер-министра Шастри, случившейся 11 января, спустя считаные часы после подписания соглашения. Но, несмотря на все это, Ташкент весьма успешно заявил о себе на мировой сцене, чего и добивалось советское руководство. Международные наблюдатели сходились во мнении, что город утвердился в статусе столицы Средней Азии. Так что, учитывая произведенное Ташкентом впечатление, значительно превосходящее по своей красочности заезженные образы традиционного восточного города, советские чиновники воспевали конференцию как большую международную победу.

К сожалению, уже совсем скоро вид города резко изменился, а прекрасные места, которые посещали лидеры Пакистана и Индии, оказались окружены руинами или сами в них обратились. Ранним утром 26 апреля в Ташкенте случилось мощное землетрясение, эпицентр которого был расположен прямо под центром города. В считаные секунды десятки тысяч ташкентцев оказались в прямом смысле бездомными. Тем утром толпы людей высыпали на улицы города не для приветствия заморских гостей, а для того, чтобы спастись из обрушивающихся конструкций, еще недавно являвшихся их домами. Городские улицы обрастали временными лагерями, каждый искал, где бы переждать беду. Семьи перебирались куда только было возможно – в школы, ведомственные учреждения, студенческие общежития и так далее [Орехов 1970: 12]. В подобных обстоятельствах, конечно, советские чиновники уже более не могли прославлять «новую столицу Средней Азии», пока не будут приняты все меры по спасению жителей и восстановлению города.

Подобно многим другим среднеазиатским городам, Ташкент также обладал богатой на землетрясения историей. Так, в 1868 году в результате очередного толчка обрушился дом городового; затем землетрясения случались в 1886, 1924 и 1946 годах – различной силы и с разрушениями разного масштаба [Зияев 1987]. Эпицентр землетрясения 1966 года был расположен в трех-четырех километрах под городом, а сила толчков достигала девятого уровня (около 5,3 балла по шкале Рихтера) [Кудайбергенова, Эрметова, Каланов 2008]. Так что непосредственно по силе толчков это землетрясение не было из ряда вон выходящим сейсмологическим событием. Однако у поверхности толчки становились куда мощнее, достигая уже восьми баллов по шкале Рихтера. Основной удар пришелся на центр города, в то время как на окраине толчки ощущались значительно меньше: в известной мере это происходило оттого, что вертикальный вектор толчков был намного более ярко выражен, чем вектор горизонтальный. Тогдашний главный сейсмолог Узбекистана В. И. Уломов вспоминал встречу с Брежневым на следующий день после землетрясения. Они находились недалеко от центра города, на седьмом этаже здания обкома, где обсуждали планы спасательных мероприятий, как вдруг снаружи донеслись взволнованные крики. Брежнев тут же спросил: неужели повторный толчок? Уломов на это ответил, что, судя по всему, кричат на футбольном стадионе (поскольку стадион был расположен не в самом центре и почти не пострадал при землетрясении, было решено игры не переносить) [Кудайбергенова, Эрметова, Каланов 2008][157]. Брежнев вздохнул с облегчением, хотя чуть позже здание действительно сотряс новый толчок. Подобное случалось еще на протяжении нескольких месяцев.

Высшее советское руководство практически сразу прибыло в Ташкент, но Уломов на первом этапе сделался для горожан чуть ли не верховным прорицателем. Это был авторитетный ученый и руководитель сейсмостанции – кто, как не он, должен был знать, что происходит? В. М. Песков писал по этому поводу, что еще

…две недели назад никто не знал, что есть такой Валентин Уломов. Сидел он с десятком своих сотрудников в маленьком домике, мерил приборами колебания Земли. <…> И если бы домик с вывеской «Сейсмостанция» вдруг исчез, город не сразу бы и заметил пропажу. И вдруг Уломов стал самым заметным человеком. <…> С того часу он был вынужден выступать по телевидению, принимать журналистов, отвечать на беспрерывные