И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе - Найджел Рааб

поднялась до рекордного за последние пятьдесят лет уровня[167]. Доложив о героической борьбе со стихией и о помощи, оказанной тысячам семей, «Правда Востока» вскоре уже позабыла о северо-восточном паводке[168]. Да и в целом по этому поводу писали весьма скупо, несмотря на внутрипартийные отчеты, указывавшие, что жертв наводнения уже было больше, чем жертв ташкентского землетрясения[169].

Помимо воспроизведения привычных тем, «Правда Востока» выполняла еще и ряд других функций. Во-первых, она позволяла судить о размахе освещения в прессе происходящего в Ташкенте – к примеру, было опубликовано письмо пермяков, прибывших с Урала, после того как они услышали о землетрясении по радио[170], а следом – сообщение о том, что Ташкентский телецентр устроил трансляцию пресс-конференции в Фергане, на которой руководство города обещало оказать помощь пострадавшим ташкентцам[171]. Во-вторых, журналисты «Правды Востока» прекрасно понимали вкусы и нравы своей аудитории и по целому ряду вопросов высказывались весьма откровенно. Так, в общем-то позитивно оценивающий происходящее в городе корреспондент «Правды Востока» признает, что прославление народной культуры – вроде недавно завершившейся декады белорусского искусства – утратило ныне «часть эмоционального заряда», обернувшись словно бы «данью некоему ритуалу». А местные жители и вовсе порой брюзжали, что на подобных мероприятиях «все ораторы шаблонны». Таким вот образом «отшумев», декада литературы и искусства преспокойно «отошла в прошлое». И лишь землетрясению оказалось под силу преобразить братскую дружбу народов из пышных славословий в реальные дела[172].

Рис. 3.1. Отряд строителей из южной Украины прибывает в Ташкент. Опубликовано в «Строительной газете» 20 мая 1966 года. Из фондов Российской государственной библиотеки

Хоть советская пресса предпочитала сообщать читателям о том, что все идет хорошо, «Правде Востока» нередко приходилось писать и о беспорядках, призывая местных жителей всячески содействовать милиции: «Сегодня каждый ташкентец должен быть как никогда сознательным, дисциплинированным и неуязвимым для нелепых слухов», дабы таким образом «поддерживать образцовый общественный порядок». Данный призыв шел следом за сообщением об ограблении гражданина на трамвайной остановке: добычей четверых грабителей стали часы, деньги и несколько предметов одежды. Кроме того, милиция постоянно имела дело с пьянством и его последствиями для общественного порядка[173]. А в конце мая главный прокурор города Ташкента выступил с заявлением, что в отношении нарушителей закона ни о какой снисходительности не может идти и речи – напротив, за каждым проступком обязательно последует «суровое наказание». Так и вышло, к примеру, с двумя лавочниками, подкрутившими весы на пятнадцать грамм в свою пользу[174]. Так что, несмотря на постоянные заверения о спокойствии и порядке, из последней статьи следует, что и спустя месяц после землетрясения в городе ощутимо опасались новых всплесков преступности. А в июле «Правда Востока» предостерегала читателей от рыночных спекулянтов, указывая на чересчур либеральное законодательство: если спекулянта и задерживали, то он либо просто отделывался штрафом, либо же, отсидев в кутузке десять суток, вновь объявлялся уже на другом рынке[175]. Контролировать ситуацию в подобных условиях было чрезвычайно непросто, поскольку правительство не всегда имело возможность снабжать местные рынки товарами.

Спекуляция, впрочем, существовала и до, и после ташкентского землетрясения – равно как и неспособность государства легальным путем поставить необходимую продукцию [Shlapentokh 1989]. И вместе с тем в спекуляции времен землетрясения присутствовал и другой аспект, «Правдой Востока» проигнорированный, но явно связанный с дружбой народов: эти спекулянты были представителями кавказских республик, и все знали, что они возят на продажу фрукты по цене втрое выше обычной[176]. Параллельно с этим схожие жалобы поступали и с Украины, что придавало рядовому явлению спекуляции этнический оттенок. В декабре 1966 года рабочие из Жданова[177] обратились в Москву к Косыгину с вопросом: «Кто-то в грузинской республике осуществляет полезную общественную работу?» Спекулянты – продолжали они – «окопались» на всех местных рынках и, пожалуй, разошлись уже и по всему Союзу[178]. Таким образом, в Ташкенте спекуляция явилась в равной мере как этнической, так и экономической проблемой, что ставило под сомнение и прочие моменты, ассоциируемые с идеей межнациональной дружбы.

«Правда Востока» обращалась также и к вопросу страхования, то и дело возникавшему у горожан, владевших частной собственностью. Всего за несколько дней после первых страшных толчков городские власти получили от домовладельцев свыше шести тысяч заявок на компенсацию[179]. Всего же в Ташкенте было более 115 000 частных домов, из которых в результате землетрясения в том или ином объеме пострадала по крайней мере половина – уже к первому июня количество обратившихся за страховыми выплатами превысило 55 000 человек. Местный представитель Госстраха уверял граждан, что на полученные компенсации им следует восстанавливать свое жилье, однако уже в июньской статье ясно указывалось, что согласно принятому генеральному плану старые дома будут снесены бульдозерами, чтобы на их месте возвести новые; путаный лабиринт улочек старого города плохо сочетался с современной градостроительной наукой[180]. Словом, огромные страховые выплаты шли на архитектурные нужды.

Подобного рода местные подробности, ясное дело, отсутствовали во всесоюзной печати, больше ценившей броские фразы в заголовках. Так, около года освещала события в Ташкенте «Строительная газета»: в статьях то и дело мелькали слова «братство», «героизм», «дружба» и милитаристская риторика в духе «на [трудовом] фронте» или «в тылу», читателю сообщалось о грандиозных прорывах в ташкентском сражении; настроение статей всегда было приподнятое – ведь строился «наш, новый мир»[181]. Авторы статей рукоплескали украинцам, латышам и всем прочим, кто был готов мчаться в поездах, чтобы помогать отстраивать разрушенный Ташкент; но вместе с тем упоминались также и изъяны строительного процесса[182]. В 1967 году «Строительная газета» опубликовала призыв члена Союза архитекторов Узбекистана К. С. Крюкова воздержаться от поспешных градостроительных решений, в результате которых историческое наследие города (как дореволюционной, так и социалистической эпохи) может быть уничтожено. Он с сожалением констатировал, что, несмотря на усилия архитекторов, затраченные на планирование, множество зданий было снесено без какой бы то ни было на то причины: «Сердце сжимается от боли, когда видишь глыбы бетона и щебня на месте бывшего кинотеатра “Ватан” <…>. Это интересное здание, построенное в 1937–1940 гг. <..>, развалила не подземная стихия»[183]. Уже вскоре «ремонтом» в городе стали условно называть процесс сноса здания. И хотя «Строительная газета» лишь мельком коснулась этого вопроса, публикация вызвала ожесточенные дебаты в среде узбекских столичных архитекторов, многих из которых куда больше, чем кинотеатр сталинской постройки, волновали памятники дореволюционной архитектуры.

«Литературная газета» – рупор Союза писателей – освещала землетрясение в