И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе - Найджел Рааб

русле своих магистральных тем. В начале январе 1966 года Ташкент фигурировал в ней как трибуна крупной международной конференции, а чуть позже последовало сообщение об усердном переводе русскоязычных книг на узбекский и в целом об укреплении братских связей между народами СССР[184]. В тот период в газете выходил ряд материалов с описанием советских городов, в числе которых была и соседняя Алма-Ата: отмечалось, что с древности она страдала от паводков, разорявших местность до тех пор[185], пока русский народ не возвел здесь новый, укрепленный город[186]. После ташкентского землетрясения «Литературная газета» сосредоточилась на публикации заметок и очерков для широкой публики, а также на помощи детям узбекских писателей. Так, указывая на восходящую в брежневскую эпоху зарю культуры потребления, один корреспондент сообщил, что ташкентцы «вытащили на улицу самые ценные свои вещи – телевизоры, холодильники, полки с книгами»[187]. Тут можно вспомнить о японцах, выбегавших в 1964 году[188] из своих домов с радиоприемниками, провизией, одеждой и документами [Takuma 1978: 162]. Доступность такой техники простому человеку в заметке сильно преувеличена (даже несмотря на то, что к 1968 году в Советском Союзе выпустили уже более тридцати миллионов телевизоров), однако важность ее заключается именно в перечислении того, что считалось тогда ценным имуществом [Stites 1992: 168]. Позже, в июне, сообщалось о московском пансионе, устроенном для детей писателей, чтобы те провели лето вдали от строящегося Ташкента; некоторых детей также эвакуировали в пионерлагерь на Черном море[189]. Жест был, несомненно, благородный, хотя он и копировал стандартную практику отправлять детей на природу, подальше от опасности (см. об этом ниже). Как правдиво показано в ленте М. К. Каюмова[190], детская эвакуация была весьма травматичным событием для их родителей[191].

Американская же аудитория с событиями вокруг землетрясения знакомилась благодаря журналу «Soviet Life», издававшемуся советским правительством. Как отмечал обозреватель «Комсомольской правды» В. М. Песков, в час нужды землетрясение сплотило ташкентцев, в единстве нашедших силы пережить беду и вернуться к нормальной жизни: «Город функционирует, как прежде: театры дают представления, на стадионах проводятся матчи чемпионата страны, а на первомайскую демонстрацию вышло небывалое количество людей» [Peskov 1966][192]. Советские власти явно не желали выказывать ни малейших признаков слабости, так что неудивительно, что в статье Пескова описываются, к примеру, жених и невеста, настаивавшие, чтобы их непременно поженили (свадебная тема вновь всплывет и в чернобыльском контексте, но воспринята будет уже совершенно иначе). Кроме того, американского читателя подробно информировали о тесном сотрудничестве и взаимопомощи союзных республик. К слову, в описанной выше истории у жениха было азиатское имя, а у невесты – русское.

Реакцию советских средств массовой информации на землетрясение никоим образом нельзя назвать бессистемной. Следуя решениям Совмина, партийные функционеры специально распорядились, чтобы журналисты освещали события, связанные с бедствием: в плане восстановления Ташкента было отдельно прописано, что «центральные и республиканские газеты, журналы, теле– и радиостанции должны систематически информировать граждан о ходе градовосстановительных работ в Ташкенте»[193]. Столь внимательное отношение властей к освещению ташкентской ситуации интересно сравнить с их реакцией на другую катастрофу, случившуюся параллельно: 28 апреля 1966 года – всего через два дня после землетрясения в Ташкенте – в результате взрыва метана на Донбассе погибло двадцать четыре человека и еще четверо получили серьезные травмы[194]. Конечно, взрыв в подземной шахте носил куда более локальный характер, чем землетрясение. И все же, пожалуй, можно было ожидать, что хотя бы из соображений большей близости места трагедии она вызовет определенный резонанс. Была назначена специальная комиссия, которая провела всестороннее расследование инцидента, включая пристрастные беседы с выжившими горняками, однако местная пресса мало интересовалась случившимся, хотя уже начала исправно освещать события в Ташкенте. Так, «Комсомолец Донбасса» вовсе проигнорировал трагедию и, перепечатав молнию ТАСС по поводу ситуации в Ташкенте, вскоре уже вернулся к публикации панегириков героическим донецким шахтерам[195]. Украиноязычная «Радянська[196] Донеччина» тут же сообщила о землетрясении в Ташкенте, а спустя два дня после взрыва в Горловке в правой нижней части «подвала» одной из страниц опубликовала крошечную заметку с соболезнованиями; заголовок крупным шрифтом на той же странице возвещал о прибытии Брежнева с Косыгиным в Ташкент. При этом, хотя в заметке упоминалось о погибших, в ней не сообщалось их количество[197].

Подобное освещение обеих трагедий можно объяснить соответствующими политическими обстоятельствами: Советское государство ни в коей мере не могло нести ответственность за землетрясение, но за ненадлежащее состояние угольных шахт – могло вполне. Кроме того, существенную роль играло и количество жертв: ведь относительно небольшое число погибших в Ташкенте означало, что властям не придется заниматься организацией масштабных похорон, сталкиваясь с атмосферой социальной нестабильности, неизменно возникающей при подобных мероприятиях[198]. Компартия зачастую снаряжала в таких случаях делегацию чиновников, ответственных за недопущение нежелательных инцидентов[199]. Скажем, в 1957 году на Украине во время церемонии прощания с погибшим в результате очередного взрыва газа в шахте горняком скорбящие вдруг обнаружили, что тело словно в спешке уложено в гроб чересчур малого размера. Слух быстро облетел всю округу, и чиновникам пришлось согласиться на вскрытие гроба. Когда же подозрения подтвердились, женщины бросились избивать двух чиновников, присутствовавших на похоронах, а чуть позже в тот же день мужчины отыскали начальника шахты, отволокли его в здание, где находился покойник, и также «принялись дубасить». Лишь благодаря вмешательству милиции начальника удалось вызволить, предотвратив нанесение ему серьезных увечий[200]. Похороны было решено перенести на следующий день, чтобы должным образом проводить покойного; по окончании церемонии, дабы разрядить атмосферу, было проведено собрание, на котором выяснилось, что это далеко не первый случай подобного отношения к усопшим[201]. Партия не сомневалась, что отстроить город ей по силам; уверенности же в том, что она сумеет совладать с такого рода инцидентами на похоронах, было куда меньше.

Хотя вполне можно было ожидать, что результатом подобных эксцессов станет сокращение публикуемой информации о трагедиях, однако не все партийные деятели считали это верным, коммунистическим путем. Д. П. Горюнов, тогдашний генеральный директор ТАСС, написал в марте 1966 года обращение в ЦК, в котором сетовал на то, что агентство не может должным образом освещать происходящие в стране трагедии, поскольку действующие издательские правила запрещают к публикации все, что содержит информацию о «человеческих жертвах, катастрофах, крушениях, крупных авариях» и иных подобных событиях[202]. Так, в феврале того же года в аэропорту Шереметьево разбился самолет Ту-114, но сообщить об этом ТАСС не удалось.