Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев

class="p1">Сидеть за столом Гурту совсем расхотелось. Он выждал еще немножко и, выбрав подходящий момент, ушел.

Назар был поражен, не думал он, что Машат пойдет на такой грубый прием. Сразу два дела решил обделать: председателю высказать свое одобрение — правильный, мол, твой выбор, — а односельчанам дать понять, что он к Гурту со всей душой, что старый упрямец просто счастья не хочет детям. Грубо сработано, Машат. Ни один человек тебе не поверил, скорее могли принять за насмешку. Гурт, видно, так и понял, ушел. Назар бросил взгляд на заместителя. Не поднимая головы, Машат что-то рассказывал гостю. Вот так, дорогой заместитель, впредь тебе наука: хотел с одного заряда двух зайцев хлопнуть, а в ружьишке-то оказался пыж.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Дурсун до конца не досидела. Отворила дверь, и сразу в лицо пахнуло морозцем, густая теплая духота зала осталась позади. Над пустынной улицей разлита была тишина. Высоко-высоко, там, куда не доставал яркий свет фо-нарей, темнело спокойное большое небо. Яркие звезды мигали где-то очень далеко.

Морозный воздух освежил её, легче стало на душе. Уж как хотелось ей досмотреть фильм, а вот не смогла, убежала. Тяжелый очень фильм, страшный… Подумать только, как бедная собака мучилась. И причал весь обегала, и корабль… Мечется, нюхает, повизгивает так жалобно… Куда ни ткнется, нет хозяина. Погиб ее хозяин… Такой симпатичный парень… И кому только в голову пришло на праздник печальный фильм показывать.

Главное, на Ораза он очень похож, парень этот. Высокие оба, стройные, темноволосые… И с лица как братья. Носы у обоих крупные, прямые… Лучше не думать об этом, почему-то не по себе ей оттого, что они так похожи. И зачем вообще делают в фильмах плохой конец? Конечно, она не ребенок, понимает, что все это неправда, что этот красивый киноартист разгуливает сейчас себе преспокойно по Ашхабаду, а все-таки на душе тяжело…

Нескладно как-то у них с Оразом получается. Вспомнишь, и хоть ревмя реви. Разве они думали когда-нибудь, что ее отец может отказать Машату. Они вообще Считали, что согласие родителей — чистая формальность, дань традиции и уважению к старикам. Знали, конечно, что у отцов есть какие-то там свои счеты, но нисколько не сомневались, что, стоит только заговорить о свадьбе, все это испарится, лопнет как мыльный пузырь.

Она сперва даже не поверила, ведь от посторонних людей услыхала об отказе, отец ей ни слова не сказал. Мать тоже промолчала. Расспрашивать она постеснялась. Думала, увидит Ораза, он все расскажет, а Ораз на глаза не показывается. Обиделся, наверное… Еще б не обидеться… Сама к нему подойти хотела, да как тут подойдешь — люди глаз не спускают.

Ораз мелькнул возле клуба в толпе, лицо у него было озабоченное. Хорошо, что одна у них теперь печаль, одна забота. Жалко вот только, что в праздник у человека настроение не праздничное, но так уж вышло… Хуже, что не успела она ответить на обиженный его взгляд, дать понять, что нет ее вины, что она даже и не знает толком, что там стряслось у стариков…

— Дурсун!..

Его голос. Здесь он, рядом… Дурсун замерла, но. не обернулась, только слушала не дыша. Сейчас снова окликнет. Вон как торопится, запыхался…

— Дурсун!..

Куда свернуть, нельзя же посреди улицы. Метнулась в посадки. Зашуршали под ногами сухие листья тутовника. Какая же здесь стоит тишина… Сейчас подойдет Ораз. Вот он. Дурсун закрыла глаза. Теплое дыхание ласково коснулось ее лица.

— Ты искал меня?

— Еще бы! Все обегал!

Он робко обнял девушку. Надо бы оттолкнуть его, хотя бы из кокетства, но Дурсун не смогла. Так мечтала она увидеть его, положить голову ему на грудь… Она наслаждалась близостью Ораза, слушала, как быстрыми ровными толчками бьется его молодое сильное сердце…

— А почему днем не подошел? Отвернулся даже.

— Совестно, люди кругом…

— А может, сердишься?

— На тебя? Что ты!

Ораз еще крепче прижал к себе девушку.

— Я уж потом жалел, что не подошел… А ты, как на грех, исчезла сразу!

— В клубе была. Кино смотрела.

— Я так и подумал. На улице тебя подстерегал. Решил ждать до победного. Я бы до утра ждал!..

— А я не досидела до конца. Такой тяжелый фильм! И чего в праздник грустные фильмы показывают? Парень утонул, такой парень!..

— Всплакнула небось?

— Немножко… Да все кругом ревели. Если бы ты видел, какой парень!.. А главное, ужасно на тебя похож!

И, словно желая убедиться в справедливости своих слов, Дурсун отстранилась и взглянула ему в лицо. В колеблющемся, неверном свете фонарей Ораз был как-то особенно хорош собой. Прямой нос с тонкими, красиво вырезанными ноздрями, губы, приоткрытые в мягкой улыбке. Светящиеся любовью глаза. Нет, Ораз непохож на того парня, он в тысячу раз лучше! Он лучше всех на свете. И не будет у них ничего плохого, будет только счастье, вот как сейчас. Ораз словно прочел ее мысли.

— Дурсун, — тихонько сказал он, — ты говоришь, отец тебя любит?

— Больше, чем ты можешь представить.

— Тогда почему же? Почему он не дал согласия? Ведь он знает, что ты любишь меня?!

Дурсун ждала, что он задаст этот вопрос, и все-таки ответила не сразу. Вопрос был разумным, и не менее ясным и разумным должен быть и ответ на него. Она знала, причина только в Машате, понимала, что отец не зря отказывается родниться с ним, но почему, она не знала. И уж совсем не знала она, как это объяснить Оразу.

— Ну что молчишь? — обиженно спросил Ораз.

— Не знаю, что сказать. Они ведь мне ни словечка. Я только от людей услыхала… Тебе-то хоть отец рассказал?

— Рассказал… — Ораз усмехнулся. — Со всеми подробностями. "Давай, — говорит, — Машат, не будем с тобой беседовать о нашем родстве!" С отцом моим он не хочет вести разговоры. А с кем хочет? Со мной?

Ораз задал последний вопрос явно в насмешку, но Дурсун иначе отнеслась к его словам. А в самом деле, почему бы Оразу не сходить к отцу? Правда, почему? Пускай это не принято, но надо же им разобраться, в чем дело. Отец не любит Машата, очень не любит. Прошлым летом у них там какой-то скандал с водой вышел, но дело, конечно, не в воде, отец давно бы забыл, человек он незлопамятный. Есть какая-то другая причина, и очень важная. Придет Ораз, поговорит с ним, может, все сразу и выяснится. И чего ему не