Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев

готов. Давайте ее мне! — Она протянула руки и Марал, но девочка только тесней прижалась к Байраму.

Едва все вошли в дом, из-за угла показался Машат, Мужчины подождали его на веранде. Увидев гостя, Машат смутился. Пришел он не вовремя, но повернуть обратно было неприлично, и он остановился в растерянности. Председатель улыбнулся ободряюще. Машат сразу успокоился, поклонился Байраму и, как принято у степенных, солидных людей, протянул гостю обе руки.

— Как мальчишка себя ведешь, ей-богу… — добродушно проворчал он, укоризненно глядя на Назара. — Никому ничего не сказал. Разве так встречают дорогого гостя?

— Ничего, ничего… Вот, Байрам, знакомься, Машат, мой заместитель.

— Знакомое имя… — Байрам улыбнулся. — Брат частенько вас поминает…

Машат окончательно растрогался, уж очень приятно ему было внимание, оказанное братьями.

— Когда вы последний раз приезжали, я, к сожалению, отсутствовал. Ничего не поделаешь, работа. Такие дела заворачивать начинаем… — Машат вопросительно взглянул на Назара, поддержит ли председатель разговор. Но Назар промолчал, вроде бы даже нарочно отвернулся, и Машат счел за лучшее переменить тему. — Рад вас приветствовать. Бог даст, посидим еще за одним столом, познакомимся, потолкуем. А все-таки зря ты, зар, зря… — Машат снова укоризненно покачал головой и посмотрел на председателя, взглядом давая понять, что закончил.

— Заходи! — Назар распахнул дверь в комнату.

— Нет, нет! Не могу, — зачастил Машат, отступая назад. — Сегодня никак. В другой раз, в другой раз. Я ведь что пришел: трактористам отдохнуть надо, тем, что за каналом…

— Обязательно! — прервал его Назар. — Сейчас же немедленно посылай за ними машину. Только присмотри, чтоб все в порядке. Лично займись.

— Это будь спокоен.

Машат повернулся и с резвостью, неожиданной при его массивном теле, сбежал по ступенькам.

…Утром Назар повел брата смотреть новый зимний клуб. Высокий, светлый, он был только что отстроен. Отворили дубовую дверь, и сразу пахнуло свежей краской. Боковые стены большого вестибюля были заставлены огромными, обтянутыми кумачом щитами, щиты сплошь увешаны портретами.

— Вот полюбуйся! — Назар показал на стенды. — Живая история колхоза!

С сожалением отметив, что оформлены стенды аляповато, Байрам стал рассматривать портреты. Назар с явным удовольствием давал ему пояснения.

Верхний ряд открывал портрет первого председателя колхоза. Он был поливальщиком, потом стал бригадиром. Честностью, трудолюбием, простотой обращения завоевал себе авторитет — избрали председателем колхоза. Десять лет проработал на этой должности. Досталось ему крепко — последние четыре года на войну пришлись, а каково тогда было в деревне, Байраму рассказывать не надо. Народ с благодарностью вспоминает первого председателя.

Байрам подошел совсем близко — хотелось разглядеть портрет получше — и поморщился. Видимо, фотография была плохая, нечеткая, и фотограф, увеличивая ее, переусердствовал в ретуши; зачернив портрет, он придал лицу председателя какую-то грозную торжественность, никак не вяжущуюся с добрым усталым взглядом…

Еще интересное лицо.

Старик. Чекмень, высокая папаха, седая борода до пояса — настоящий аксакал. Оказывается, этот человек привел в село первый трактор! Вот когда бы его сфотографировать!.. Односельчане, кто постарше, помнят, конечно, эти дни, надо будет разузнать, записать. И быстрее, сколько времени упущено…

Зрительный зал, уютный и светлый, понравился Байраму. С удовольствием вдыхал он холодноватый запах свежей краски и новой мебели. Мягкие стулья обиты были красивой материей, узоры на стенах яркие, но не резкие. Хороша и добротна была новая, не обношенная еще одежда зала.

— А вот это сегодняшний наш день! — с гордостью сказал Назар, указывая на большие, писанные маслом полотна, украшавшие ярко освещенную правую стену. — Ашхабадские художники приезжали. Недели две здесь сидели, все эскизы делали. А недавно вот привезли, развесили… Как, ничего?

Байрам не ответил. Он стоял перед портретом Назара, пытаясь понять, почему брат до такой степени не похож на себя, что не удалось художнику в портрете.

— Хлопотное дело… — Назар с усмешкой махнул рукой. — Думал, фотокарточкой отделаюсь, не тут-то было. Сиди, говорит, позируй! Три дня с ним потерял. Между прочим, художник тебя хорошо знает…

Сообщение это не заинтересовало Байрама; охваченный неприятным чувством, он даже не спросил фамилию художника. Ему вдруг показалось, что Назар хитрит. Три дня не хотел терять — это точно, а вот что позировать не хотелось, непохоже, слишком довольное у него на портрете лицо. Голова откинута вправо, смотрит он куда-то в пространство; он доволен, он наслаждается тем, что художник пишет с него портрет…

— Он сам тебя так посадил? — спросил Байрам.

— Нет. Полную свободу предоставил: хочешь — говори, хочешь — смейся!.. Даже курить разрешил!

Ясно. Значит, и поза, и эта торжествующая удовлетворенность идут от натуры, отнюдь не свидетельствуя о недостатке мастерства и вкуса у художника. Но почему? Откуда это? Ведь вот он, рядом. Назар горд, он гордится работой, которую делает, гордится тем, чего достиг, добился, но в его гордости естественность и спокойное человеческое достоинство… А здесь… на портрете?.. Разве это Назар, честный, искренний, работящий? Так бы и повернул портрет к стене лицом!

Без особого интереса Байрам скользнул взглядом по соседним холстам и вдруг замер.

Удивительные глаза смотрели на него с портрета. Суровый, мрачноватый и бесконечно правдивый взгляд, Некрасивое, землистого цвета лицо, покрытое глубокими морщинами, казалось, вырезано было из потемневшего от времени корня. Вот это портрет! Это лицо!

— Гурт, бригадир наш, — уважительно сказал Назар, видя, что брат заинтересовался портретом. — Истинный земледелец! О нем ведь писали, не читал?

Нет, Байрам ничего не знает о бригадире по имени Гурт. Не читал, не слышал, и лицо незнакомое. Но портрет был настолько выразителен, что Байрам мог бы многое сказать об этом человеке.

— Понимаешь, работник он золотой… — озабоченно говорил Назар, вместе с братом вглядываясь в портрет Гурта. — Землю знает — прямо волшебник. Но упрям, самолюбив, иногда даже вздорен. С заместителем моим, с Машатом — ты его видел вчера, — никак поладить не может. У Гурта дочь есть, единственная, очень хорошая девушка. Полюбила парня. И парень прекрасный. Техникум окончил, сейчас бригадиром работает. Словом, пара хоть куда! Но парень-то — сын Машата. Тот пришел сватать, а Гурт ему от ворот поворот. Разве так делают? Ей же не за Машата идти!

— А чего это он так невзлюбил твоего Машата?

— Да из-за ерунды! В прошлом году я на выставку в Москву уезжал, вот они без меня и сцепились. Машат без предупреждения воду убавил его бригаде. Я, конеч но, пропесочил его потом как следует. Только Гурт всё равно ворчит. Злопамятный мужик!

Назар говорил, а Байрам внимательно вглядывался и лицо Гурта. Не верилось ему, что человек с такими глазами из-за ерунды, из-за мелкой обиды месяцами будет таить злобу. Ему показалось даже, что человек на портрете