Партизаны - Ян Лысаковский

— Не знаю, зачем ты это сделал, — сказал тихо Антек.

— О чем ты говоришь? — хрипло спросил Юзеф.

— Ты сам знаешь… Могу сказать только, что тебе вынесен приговор.

— Какой? — спросил Юзеф, хотя заранее знал ответ.

— Крышка.

— За что?

— Ты!.. — рявкнул Антек. — Продался, сукин сын, и еще спрашиваешь? Будь мужчиной хоть сейчас. — В голосе Калиновского было презрение. Холодное, уничтожающее презрение.

И пошел. Как ни в чем не бывало. Коваль смотрел ему вслед и завидовал, что тот не побоялся… Сказал свое и пошел спокойно дальше.

Юзеф возвращался домой почти бегом. Встречавшихся мужчин обходил с трепетом в сердце. Ему казалось, что каждый из них может привести в исполнение приговор. Никогда еще он так не боялся, даже в самые тяжелые минуты боя. Домой прибежал запыхавшийся, старательно закрыл за собой дверь на замок. Потом поднялся наверх и украдкой посмотрел в окно. На улице все было спокойно.

Дорота поехала в Радом, поэтому он мог спокойно сидеть у себя в комнате, курить и бездумно наблюдать за уличной жизнью. Не было сил что-либо делать. Его терзало постоянное чувство страха: он боялся смерти от рук своих товарищей и клочка бумаги на груди, что убит, мол, за предательство. И вот однажды ночью его разбудили взрыв гранаты и страшный крик Лыховского. На улице раздались выстрелы, потом послышался топот, резкие команды. Юзеф спустился вниз. Разрушенная взрывом гранаты столовая, поломанная мебель, пол, засыпанный штукатуркой, и скованный страхом Лыховский, который только теперь понял, что гестаповцы схватили не всех, что смерть хотя и прошла совсем рядом, но в любую минуту может возвратиться…

Дорота приехала в полдень, вошла в дом оживленная, радостная. Осмотрела квартиру, презрительно скривилась.

— Убедились, — промолвила она, — что у них руки коротки? — И обратилась к Юзефу: — Что успел сделать? Нащупал контакты?

— Еще нет.

— Можешь у меня поучиться. — В ее голосе вновь звучало презрение. — Я уже знаю, где их искать.

Его раздражала ее самоуверенность. Но, очевидно, она не хвалится, действительно напала на какой-то след. Дьявол ей, что ли, помогает?

Многое можно объяснить этим людям, сидящим у костра. Но вряд ли он сумеет рассказать им о последней ночи с Доротой.

Они легли в постель, и все было так, как в начале их совместной жизни. Вновь была только она, ее тело, ее теплое, жадное на ласку тело. Она скоро уснула… Он лежал и постепенно приходил в себя, осознавая, что, собственно, произошло. Встал, с минуту постоял посредине комнаты. Все это показалось ему таким отвратительным. И тогда он решился…

Тихонько подошел к двери комнаты Лыховского. Тишина… Дворами прошел на улицу Лангевича. Услышал топот патруля. Забежал в какой-то двор, потом перескочил через забор и огородами добрался до реки. За городом пошел по знакомым тропинкам, сокращая свой путь. Старательно обходил деревни. Было только одно желание: дойти… А потом… Все равно, дойти и предупредить. Уже рассветало, когда он подошел к дому Шимека. Тихонько постучал в окно. Во дворе залаяла собака. Ей стали вторить другие. В окне показался Шимек. Он смотрел на Юзефа почти с ужасом.

— Что случилось? — спросил он, как только открыл дверь.

— Дайте пить, — попросил Юзеф.

В кухню заглянула жена Шимека. Муж прогнал ее движением руки. Принес молока, налил в кружку, а сам сверлил Юзефа глазами.

— Где отец? — спросил Юзеф.

— Не знаю. — Шимек держался настороженно, время от времени поглядывал в окно.

— Я должен с ним увидеться.

— Для этого и пришел?

— Да, только для этого. Он, наверное, в отряде?

Шимек вздохнул и потянулся за махоркой. Наступила длительная пауза. Юзеф с тревогой ждал ответа: это был его последний шанс.

— Подожди, — отозвался наконец Шимек, — вечером я видел одного человека. Если он еще…

Нахлобучил на голову шапку и вышел. Только тогда Юзеф почувствовал огромную усталость. Скрутил цигарку из табака Шимека, закурил. Сел возле окна, пускал дым и бездумно смотрел во двор и еще дальше — на кусты возле ручья и изгиб дороги у въезда в деревню. Временами проваливался в дремоту, но тут же пробуждался с чувством приближающейся опасности.

Шимек пропадал недолго. Видно, шел быстро, так как тяжело дышал.

— Порядок, — сообщил он. — Встретил того человека и все ему передал.

С минуту молчал, словно раздумывая, добавить ли что-нибудь еще. Юзеф тоже ни о чем не спрашивал.

— Сегодня увидишь отца.

— Здесь?

— Нет, связной тебя отведет.

— Хорошо, подожду.

— В Мнихов не будешь возвращаться?

— Нет.

Шимек хотел еще что-то сказать, даже шевельнул губами. Внезапно он изменился в лице. Бросив взгляд в окно, куда смотрел Шимек, Юзеф увидел, как из-за поворота в деревню въезжали грузовики, через борт соскакивали солдаты.

— Беги! — Шимек схватил Коваля за плечо, вывел на крыльцо, коротко объяснил, куда идти. — Должен успеть проскочить, — обнадежил он.

От первых домов уже доносились крики.

Часовой, мурлыкая себе под нос какую-то песню, не спускал глаз с Юзефа. Возле дерева возникла тень человека. Часовой встал и приблизился к подошедшему. Они перекинулись несколькими словами.

— Иди сюда… — бросил часовой Ковалю.

Возле маленького костра сидели трое: отец, Коза и Янек. Отсветы огня падали на их лица.

— Садись, — сказал Коза и указал рукой на место против себя. — Садись и рассказывай.

6

Первым зарево заметил боец Козак, стоявший на посту в боевом охранении с северной стороны. Какое-то время он с удивлением, но спокойно смотрел на все увеличивавшуюся красную полосу, занимавшую теперь почти полнеба. Ничего странного: лето подходит к концу, в деревнях в эту пору пожары не редкость. Потом, однако, подумал, что огонь слишком уж большой. В этот момент на пост пришел капрал Сенк. Оба долго всматривались в огненный горизонт.

— Ты ведь здешний, — сказал наконец Сенк. — Где это?

— Трудно разобрать, — забеспокоился Козак, — по-моему, или Валице, или Домбровка.

— Домбровка, говоришь?..

— Пожалуй, да…

Сенк не стал проверять остальные посты, а быстро пошел обратно. Название деревни было ему знакомо. Он недавно слышал разговор поручника с Крогульцем. Сержант предлагал идти в ту сторону, а Рысь ответил, что они не должны входить в чужую зону. Деревня находится под влиянием коммунистов… Кто знает, может, и о ней пронюхали немцы.

В доме лесника все спали. Сенк с минуту раздумывал, будить ли поручника. Наконец решился.

— Зарево? — Поручник сразу же пришел в себя, быстро всунул ноги в сапоги, надел ремень.

— Так точно.

— Разбуди сержанта… Возьмите четырех человек, Крогулец, — сказал поручник, — а мы здесь подождем. Только без драки. Подойти, увидеть и доложить.

— Сделаем, — ответил Крогулец совсем не по-военному.

— Отправляйтесь.

В числе четырех был и Метек. Шли гуськом через высокоствольный лес. На кромке молодого леса Крогулец сделал привал.

— Орлик, отойди на несколько шагов, будешь часовым, прикрой нас; остальные могут закурить, в рукав, разумеется, — скомандовал сержант.

Курить в рукав уже научились так, что за несколько шагов не было видно. С наслаждением вытянули ноги и затянулись махоркой.

— Далеко еще? — спросил Крогулец.

— Порядочно.

— Сколько?

— Трудно сказать, пан сержант, но еще далеко, — ответил Козак, бывший проводником.

— Еще пять минут отдыха.

Только тогда Метек понял, что речь идет о хорошо ему известной Домбровке. Его охватило беспокойство. Если там такой пожар… Погасил цигарку и первым встал с места. Надо быстрее двигаться дальше. Он не думал о том, что они уже ничем не смогут помочь сельчанам.

Шум они услышали, как только свернули с заросшей травой дороги. Сержант остановил их движением руки. Притаились за деревьями. Странные и чужие для леса звуки вызывали беспокойство. До сих пор шумели только деревья, трещал под ногами валежник, покрикивала ночная птица. Теперь отчетливо слышалось, как мычит корова, плачет ребенок, кто-то вполголоса зовет коня. Крогулец отправился туда, откуда неслись эти звуки. Потом вернулся к своим.

— Крестьяне, — сказал он едва слышным шепотом. — Наверно, ушли из деревни.

Теперь их охватил страх. Значит, в деревне что-то случилось, если люди скрываются в ночном, угрюмом лесу. Страх охватывал их все больше и больше по мере того, как они приближались к деревне.

Первого убитого они увидели на опушке леса. В предрассветных сумерках они не заметили лужу застывшей крови. Метек подошел к убитому, взглянул в лицо. Нет, это не Шимек, кто-то чужой.

— Ты что? — спросил Крогулец.

— У меня в Домбровке родственники.

— Вот этот?

— Нет.