Партизаны - Ян Лысаковский

Ян Лысаковский

Партизаны

1

— Поднимите два пальца вверх, — приказал подхорунжий Лонгин, на гражданке просто Лешек Шенкель.

Произнес он это так торжественно, что парни сразу перестали шептаться. Метек Коваль осторожно взглянул в сторону Ханки Шенкель. Он увидел ее красивый профиль, слегка растрепанные волосы. Она здесь, рядом… Радость от сознания этого не омрачало даже то обстоятельство, что она все время смотрела на стоявшего у окна молодого мужчину — красивого, высокого, стройного, с резкими чертами лица. Метек знал, что он офицер.

— Повторяйте слова присяги, — сказал Лонгин вполголоса.

Ему не надо было напоминать им, что за стеной живут чужие люди, которые не должны знать, что здесь в действительности происходит. Ведь они выдавали себя за учеников, которые приходят на занятия к бывшему студенту Шенкелю.

— Солдаты, — заговорил теперь офицер. — Солдаты подпольного Войска Польского…

Вроде бы он не говорил ничего нового — все сам каждый день видишь: немцев на улице и узников в бараках возле кирпичного завода, знаешь фамилии недавно арестованных и тех, кто умер в концлагере, — однако слова его хватают за душу.

Псевдоним себе Метек выбрал уже давно. Много раз, лежа вечером в постели, он придумывал себе подпольную кличку: Орел, Гром, Стрела, Мститель… Ни о дно из этих имен ему не нравилось, казалось, что все они звучат неестественно, фальшиво. Псевдоним должен быть простым, но вместе с тем и значительным. Может, выбрать тот, который был у Антека в партии? Молот. Такой простой, рабочий, но в то же время твердый, сильный — Молот.

— Молот? — Метеку показалось, что Лонгин недоволен.

— Молот, пан подхорунжий, — повторил он уверенно.

— Лучше Рубанок, — шепнул сзади Порендзкий.

— Молчать! — обрезал остряка подхорунжий. — Молот так Молот. Согласен.

— Спасибо, — выпалил обрадованный Метек. Но радость его тут же погасла, так как Лонгин резко поправил:

— В армии старшим не говорят «спасибо», а говорят «слушаюсь» или «так точно». Запомните это и постарайтесь побыстрее избавиться от гражданских привычек.

— Слушаюсь, пан подхорунжий.

— Молот, — заговорил внезапно офицер, — кажется, в сентябре тридцать девятого года вы участвовали в обороне города?

— Так точно. — И Метек осекся, не зная, что сказать еще. Какое-то время он раздумывал над тем, какое звание имеет офицер, спрашивающий его.

— Немного вас осталось в живых.

— Немного, — поддакнул Коваль, радуясь, что этот разговор слышит Ханка.

— Прекрасный подвиг, — произнес задумчиво офицер.

За полтора года, прошедших с того времени, острота воспоминаний притупилась, и теперь Метеку оборона города в те памятные дни тоже казалась прекрасным подвигом.

— Еще поговорим, — закончил офицер и взглянул на Лонгина.

Подхорунжий сразу же вытянулся.

— Выходить но одному, — приказал он. — Сначала Лис, а потом Стах, Вис, Молот и Волк.

Парни быстро, один за другим, исчезали. Какое-то мгновение они прислушивались у дверей, проскакивали по лестнице, бросали взгляд на ворота — и на улицу.

Все в порядке… За углом Метека ждал боец Вис, или просто Лютек Сосновский. Он делал вид, что читает объявление.

— Куда теперь пойдешь? — спросил он Коваля.

— Домой.

— Идем ко мне!

Метек обрадовался приглашению, но немного заколебался: у Сосновских в доме все было совсем иначе, чем у него.

— Мамы нет дома, — добавил Лютек, словно угадав мысли товарища. — В воскресенье она всегда ходит к тете Катажине.

— Хорошо, пойдем.

В воскресенье после полудня у Ковалей дома скука. Юзеф уходит к своей подруге. Отец может не отзываться целыми часами. Возится с разными замками, а затем продает их. Люди теперь ищут хорошие замки.

У Лютека своя комната. Его отец, учитель и офицер запаса, сейчас в лагере для военнопленных. Пани Сосновская преподает на подпольных курсах [1], а Лютек работает посыльным в мастерской у пана Бычевского. Вначале он был робким и даже, казалось, запуганным. Особенно ему докучал подмастерье Франек Капуста, решивший, что может измываться над парнем, поскольку остальные работники смотрят на это равнодушно.

Однажды Метек вышел во двор поискать кусочек твердого дерева. За штабелем досок сидел Лютек. Он не заметил Коваля, зато тот сразу понял, что парень плачет. В первый момент Метек хотел уйти — какое ему дело до чужих печалей, но все же остановился… Лютек уже давно его интересовал. Образованный, вежливый, отзывчивый и очень скромный. Сначала на вопросы Метека он отвечал настороженно, но постепенно разговорился и рассказал о своих отношениях с подмастерьем. Хотя он очень дорожит своим местом и заработком, но больше так работать не может… Метек успокоил его как мог, заявив, что знал пана Сосновского как очень порядочного человека, теперь поможет его сыну. Возражений Лютека Метек слушать не стал. В мастерской они сразу же наткнулись на Капусту.

— Где шляешься? — закричал подмастерье. — Подмети возле моего рабочего места.

— Я сейчас… — засуетился Лютек.

— Живей! — покрикивал Капуста. — Авось не надорвешься. Что так вытаращил свои телячьи глазищи?

— Он был со мной, — вмешался Метек.

— А мне наплевать с кем, — отрезал Капуста.

— Послушай, ты, — Метек взял подмастерье за плечо, повернул к себе и посмотрел ему в глаза, — он тебе не даст по морде, так как слишком хорошо воспитан, но я могу…

— Ты чего? — отшатнулся Капуста.

— Люблю бить такие наглые морды.

— Попробуй только!

— Ты действительно хочешь? — спокойно спросил Коваль.

— Да мне наплевать на тебя и на этого твоего…

— Друга, — подсказал с улыбкой Метек.

— Друга так друга… Катитесь оба к черту.

Они подружились, поняв, что нужны друг другу. Метека привлекала интеллигентность Лютека, Лютек восхищался жизненной твердостью Коваля, его трезвыми суждениями о событиях и людях. Сейчас они сидели в маленькой комнатке. Лютек рылся в книгах, Метек просматривал старые иллюстрированные газеты. Странно было смотреть на фотографии еще недавно известных людей, читать о прошедших событиях. Это была жизнь, отделенная от сегодняшнего дня трагическими событиями и ставшая такой далекой, словно мерцающие на небе звезды. Ведь уже полтора года идет война…

Несколько месяцев назад Лютек под большим секретом дал своему другу подпольную газету. Метек прочитал ее залпом, а потом еще раз от строчки до строчки. Выучил почти наизусть. Да, это были не какие-то слухи, передававшиеся из уст в уста и, как правило, не подтверждавшиеся, и не явно ложные сообщения немецкой пропаганды. Из материала, помещенного в газете, он сразу понял: идет борьба… А если так, он не может держать руки в карманах…

Лютек давал ему эти газеты все чаще и всегда с оговоркой, что это тайна. Откуда он их берет? В ответ тот только улыбался. Однажды Коваль заявил товарищу:

— Хочу что-нибудь делать.

— Почему ты говоришь это именно мне?

— Ты мой самый близкий товарищ.

— Я ничего не знаю, — уклончиво ответил Лютек.

— А газеты?

— Беру у одного знакомого парня.

— Очень хорошо, — сказал Метек, — пусть тогда этот парень узнает, что есть на свете некий Коваль, который хотел бы что-нибудь делать. Скажешь ему об этом?

— Да, но я не знаю, когда его встречу.

— А когда встретишь?

— Скажу, не бойся. Однако…

— Понимаю. Ты сам ничего не знаешь, не знаешь, как подступиться. Парень, может, не захочет разговаривать…

— Вот именно, — подтвердил, словно обрадовавшись, Лютек.

— Все же скажи.

Больше Метек не говорил об этом с Сосновским, ждал. Через месяц Лютек сказал, что тот, кто имеет право решать, просил передать, что Коваль пока не может быть принят.

— Почему? — спросил Метек спокойно, хотя по спине у него побежали мурашки. Ведь он так мечтал о подпольной борьбе.

— Сейчас берут профессиональных солдат — тех, кто прошел подготовку в армии, резервистов.

— Ну и что из этого? — возмутился Метек. — В сентябре я ведь участвовал в обороне города. Тогда не спрашивали о военной подготовке. Просто стреляли в немцев.

— Я знаю, но что я могу сделать? — Лютек был искренне расстроен. — Я тоже просил, чтобы меня взяли… — добавил он.

Но однажды Лютек сообщил, что Метек может прийти на нелегальную квартиру для беседы. Коваль не мог дождаться конца работы. Он был уверен, что теперь все изменится, что отныне он будет жить иначе. С некоторой жалостью он смотрел на мастеровых пана Бычевского. Что они знают? Отработают целый день, а потом пьют самогон. Утром ходят с красными глазами, варят овсяный кофе и разговаривают о девчонках.

На конспиративной квартире с Метеком долго беседовал Лешек Шенкель. Строго, официально, словно впервые видел Коваля, он расспрашивал о его жизни, о том, почему хочет вступить в подпольную организацию, знает ли, какой опасности себя подвергает. Метек сильно волновался, но, когда дело дошло до сентябрьской обороны Мнихова, взял себя в руки и подробно рассказал о короткой истории отряда профессора Шивчика. Шенкель слушал внимательно, записывал фамилии тех, кто остался жив и может подтвердить рассказ Метека.