Партизаны - Ян Лысаковский

Вечером к Шимеку пришли двое. По тому, как он обращался к ним, чувствовалось: это важные люди. Особенно этот высокий, плечистый.

— Так вы от партии? — бесцеремонно спросил Коваля высокий.

— А с кем имею честь?

— Скажи, — вмешался Шимек, — ему можно.

— Хорошо. Есть тут у нас своя группа. Участники довоенного крестьянского движения и, вообще, мужики. Почитали мы листовки, которые вы дали Шимеку.

— Ну и как?

— Программа подходящая. Только что дальше?

— После войны?

— Именно. Колхозы, коммуна?

— Мы считаем, что демократия.

— Красивое слово. С прежней коммунистической партией мы не очень были согласны. Мы хотим без помещиков, но и не в колхозы. Мы — крестьяне…

— Вы не очень похожи на крестьянина.

— Я по профессии учитель, но сам сын крестьянина.

— В первую очередь нужно бороться с Гитлером.

— Одним?

— Зачем? И мы, и вы, и другие… Разве мало хороших поляков, пан учитель? Только их нужно собрать.

— Какой я пан… Но бороться мы хотим.

— Мы тоже. Поэтому ищем всех желающих.

— Крестьяне хотят знать, за что они будут бороться, — продолжал учитель. — Нас уже раз обвели вокруг пальца. Обещали аграрную реформу, а что вышло? Крестьянин хочет иметь голос в государственных делах, ведь он основа нашей страны.

— Одно знаю, — решительно сказал Матеуш, — не надо оглядываться на разных союзников. Только один из них может нам помочь, а мы ему.

Разговор протекал то спокойно, то обострялся. Трудно было отвечать учителю: мужик он образованный, может так завернуть, что и не найдешь ответа. Коваль знает, что нужно вместе идти против фашистов, что они должны опереться на надежного союзника, на Советы, но говорить об этом трудно. Сидит эта правда в сердце, а высказать ее словами нелегко. Иное дело — в городе, с рабочими. Понимают тебя сразу, так как у них та же работа, те же заботы, что и у тебя. А учитель все сводит к политике, развивает крестьянский вопрос. И знает лучше, чем Коваль, что компартия когда-то говорила о крестьянстве. Но его товарищ и Шимек поддержали Коваля. Сошлись в конце концов на том, что в политическом отношении они будут самостоятельны, а бороться против оккупантов станут вместе. А где и когда эту борьбу начнут, согласуют позднее.

Когда гости ушли, Матеуш спросил у Шимека:

— Что у вас, собственно, произошло?

— А что?

— Не прикидывайся. Тянулись ведь к партии, а теперь что? Этот учитель умный человек, но весьма странно рассуждает об этом крестьянском государстве.

— Старый крестьянский деятель…

— Я ничего не имею против него.

— Тогда о чем речь?

— О наших людях.

— Не горячись, Матеуш. Мы поддерживаем контакты с учителем, так как не можем сидеть без дела. В группе у него несколько парней, есть оружие. А это уже кое-что.

— Конечно, стоит иметь таких союзников.

— Пока учитель не допускает контактов с лондонской организацией. Не очень стремится и к верхушке крестьянской партии.

— На кого же он ориентируется?

— Ищет, с кем пойти. Он честный человек. Присылай нам газеты, а мы будем давать их людям. Пусть читают, размышляют. А потом увидим.

— Хорошо, только действуйте спокойно, разумно. Нельзя их оттолкнуть.

Коваль возвратился домой удовлетворенный. Кто знает, может, действительно удастся создать партизанский отряд Гвардии Людовой? Однако Матеуш боялся действовать на свой страх и риск. Надо посоветоваться с округом.

У Козы тоже были новости.

В сороковом году всех местных евреев немцы согнали в гетто на Пясках. Соорудили забор из колючей проволоки и поставили будки с часовыми. Связь гетто с внешним миром почти полностью прервалась. И вот теперь в город пробрался сын известного адвоката, Видершталь. Он рассказывал об ужасах жизни за колючей проволокой, о гестаповце по кличке Худой Арнольд. О том, что кто-то выдал группу социалистов, которая уже была готова начать борьбу. Взяли их дня два назад. Уцелел только Видершталь. Провал очень серьезный, так как гестаповцы могут нащупать нить по эту сторону колючей проволоки.

— А где теперь Видершталь? — спросил обеспокоенный Коваль.

— Скрывается в городе.

— Откуда ты знаешь?

— У меня есть разные личные связи.

— Как это могло получиться, что всех взяли, а он один уцелел?

— Подозреваете Видершталя? — удивился Коза.

Матеуш подумал тогда, что удивление Козы выглядит несколько странно: будто он не знает, на что способны гестаповцы.

— Я только размышляю, — ответил Матеуш, — только размышляю. Может завариться такая каша… Хорошо бы переправить его куда-нибудь в деревню. Ведь если его схватят и он не выдержит…

— Ты прав, — согласился Коза. — Вроде бы его тайна, а знает о Видерштале все больше и больше людей.

Хорошее настроение у Коваля пропало. Через связную он передал просьбу, чтобы приехал кто-нибудь из руководства, так как есть важные дела. Потом ждал с нетерпением, строго предупредив Козу, чтобы он не искал контактов для Видершталя. Нельзя подвергать риску ни людей, ни явки.

Обеспокоенный сигналом тревоги, прибыл представитель округа. Матеуш начал с того, что его больше всего волновало, — с Видершталя. Прибывший внимательно выслушал сообщение, потом сказал:

— Ясно. Надо держаться на расстоянии. Черт его знает, может быть, это провокация. И даже неизвестно чья. Немало офицеров из «Союза вооруженной борьбы» болтают о двух врагах [5] и обливают нас грязью. И еще. В вашу организацию входят преимущественно люди, чьи политические взгляды известны многим еще с довоенного времени. А в таком городке полиция помнит каждого человека. Что будет, если по вашей организации нанесут такой же удар, как и в других повятах? У нас и так большие потери. Вы должны быть готовы укрыть некоторых людей. Больше вопросов нет?

— Нам нужны люди для агитации, для политической работы.

— Хорошо, что напомнили. Заберем у вас товарища Михаила.

— Так ведь вы уже взяли Худого. Побойтесь бога! А у нас кто будет работать?

— Вы. И подбирайте себе новых людей. Нужно уметь их искать, товарищ.

— Мне не хватает для этого ни ума, ни образования. Оставили меня одного, старика, и думаете, что я смогу чудеса творить. Я предпочитаю отказаться от своих функций, чем наделать глупостей.

— Отказываться будете после войны, а сейчас нужно действовать. Говорите людям просто, чего мы хотим, без всяких словесных выкрутасов. Рассказывайте, какая у нас программа: вместе на Гитлера в союзе с Советским Союзом и власть для народа. Сегодня борьба, а завтра сильная Польша. Так партия всегда хотела.

Беседовали довольно долго, и Матеуш понял, что в жизни у него только один путь: борьба до полной победы над оккупантами. Поток жизни, увлекший его за собой, может донести до победы, а может занести и в подвал гестапо. Но не скажешь об этом приехавшему товарищу. Он тоже плывет в этом потоке, и у него тоже нет гарантий выжить. Матеуш только вздохнул глубоко, подумав о том, что его ждет, и перевел разговор на другую тему: о создании партизанского отряда.

На другой день во время обеденного перерыва к отцу подсел Юзеф.

— Гестапо что-то вынюхивает, — проговорил он тихо. — Войтушевский сказал мне, что они роются в довоенных документах магистрата. А арестованных евреев почти всех расстреляли за еврейским кладбищем. Только несколько из них еще сидят в тюрьме.

— Ты, может, знаешь, в чем тут дело?

— Ищут Видершталя.

Вот тебе и новые заботы… Что теперь сделают немцы? Взяли группу Видершталя, но наверняка знают, что это была не единственная организация в городе. В кого теперь ударят? А дела торопят, и ничего отложить нельзя.

3

Зной и духота дня разрядились под вечер внезапной бурей. На спускавшихся к Любавке улочках зашумели ручьи. Ливень прогнал с улиц немецкие патрули. Даже автомашины останавливались на дороге. Но через час-полтора черные тучи исчезли и на небе заблестели звезды. Легкий ветерок разносил запах цветов. Легко дышалось очищенным от пыли воздухом.

Но люди промокли до нитки, и Коваль с беспокойством вслушивался в их уставшие голоса. В первой операции боевой группы Гвардии Людовой в Мнихове участвовали семь человек, вооруженные двустволкой, обрезом и пистолетом. Двустволку принес Винценти Козек, близкий родственник Шимека. Он выменял ее у вдовы лесника Покоры за два гуся. За курицу вдова дала еще несколько патронов. Обрез принес Гула. Еще в сентябре 1939 года он нашел приличную винтовку, отпилил кусок ствола и спрятал ее под навесом хлева. Только маловато было боеприпасов — всего девять патронов. Пистолет добыли случайно. Носил его полицейский Смочик из тминного полицейского поста в Едлиске. Он был большой любитель выпить и однажды, сильно поднабравшись, забрался в кусты возле речки поспать. Ребята выследили его, забрали оружие, а самого связали собственным ремнем. В магазине пистолета было только три патрона. Двустволка, обрез и пистолет… Всего около двадцати боевых зарядов и семь человек, лежащих в траве у подножия Чарной Гурки. А у противника?