Мастейн. Автобиография иконы хеви-метала - Дэйв Мастейн

районе залива, в Нью-Йорке по большей части отсутствовало, но отблески этого мы видели в парнях из Anthrax. Однажды я вошел в студию и стал разговаривать с Дэнни Лилкером, их басистом и одним из основателей группы (вместе со Скоттом). До сих пор помню выражение его лица – жалость и удивление – по мере того, как мы говорили. Могу лишь представить, как я на самом деле выглядел и… вонял.

– Чувак, не хочешь съездить ко мне домой и принять душ?

Ему не нужно было меня уговаривать. По дороге мы остановились возле пиццерии, и Дэнни купил мне пару кусочков. Может быть, это мелочь, но это жест доброты, который поразил меня до глубины души, и я до сих пор ему благодарен.

Бескомпромиссный шреддинг, Джеймс солирует позади меня.

Фотография Уильяма Хейла

А тем временем в «Доме музыки» продолжались эти тайные интрижки за моей спиной. Я был абсолютно не в курсе коварного плана парней из Metallica, если он вообще существовал. Разумеется, понятия не имел, что мое пребывание в группе подходит к концу, и план по моему выдворению уже в процессе. Это доказывает мою наивность, или, возможно, вызванное алкоголем самоуспокоение, что даже когда случалось что-нибудь странное, я не предпринимал никаких действий. Однажды мы колесили по району, пили и курили травку, просто продолжали угорать и отрываться (ну, я так думал), как вдруг остановились возле дома какого-то парня, чтобы заценить музыкальное оборудование. У него было несколько дерьмовых низкокачественных усилителей Fender Bassman, и я не мог понять, за каким хером мы вообще туда приперлись. У меня и так достаточно аппаратуры, причем очень высокого качества.

– Что мы здесь делаем? – спросил я Ларса.

Он лишь пожал плечами и ответил:

– Хорошей аппаратуры много не бывает.

Джеймс с Ларсом в итоге взяли у этого парня погонять кучу всякого дерьма. Мы впервые отыграли концерт в Нью-Йорке, и вдруг мои усилители оказались со стороны Джеймса, а мне подсунули это дерьмо. Ребята придумали довольно глупое объяснение, и я проглотил, не став разбираться. Но в душе я знал – что-то не так. Маятник раскачивался, и был лишь вопрос времени, когда он меня разрубит.

В Нью-Йорке я отыграл с Metallica два концерта, два вечера подряд. Первое выступление состоялось 8 апреля 1983-го, в Paramount Theater в Статен-Айленде. Второе – 9 апреля в клубе L’Amour в Бруклине. Оба вечера нас грели ребята из Vandenburg и The Rods. Насколько я помню, оба концерта прошли хорошо. Среди публики был Стив Харрис из Iron Maiden, и после выступления он сказал, что ему дико понравилась моя игра на гитаре; учитывая источник, это нехилый комплимент.

После концерта, как обычно, пошли бухать. Так мы праздновали. И успокаивали друг друга. Пили, когда веселились, пили, когда грустили. Пили, чтобы не умереть от скуки. Пили для вдохновения и утешения.

Мы пили. И немало.

Но теперь это стало уже шаблоном. Чем больше мы пили, тем больше расходились во взглядах. Я уже говорил об этом выше, но Ларс с Джеймсом вели себя странно, и под словом «странно» я имею в виду глупо – как дети. Чем больше они пили, тем более неуклюжими становились. Со мной же была другая история. Чем больше я пил, тем больше искал выход ярости и разочарованию. Хотелось пойти и кому-нибудь хорошенько навалять. И тот вечер ничем не отличался. Я думал об этом много раз, пытался вспомнить определенный случай, который, возможно, привел к таким последствиям, но безрезультатно. Вечер закончился как обычно, и все пятеро вырубились на полу в «Доме музыки», пьяные, сексуально удовлетворенные и слишком обессилевшие, чтобы обращать внимание на то, какую цену придется заплатить завтра утром.

Интересно, что приговор мне отстрочили больше чем на 24 часа. Не знаю, почему, но они по какой-то причине ждали понедельника, чтобы сказать мне эту радостную новость. Все воскресенье мы зависали, восстанавливались после похмелья, хвалили себя за то, что два вечера подряд смогли поставить Нью-Йорк на колени. Затем немного порепетировали, еще выпили и снова вырубились. Когда утром в понедельник (11 апреля) я проснулся, они стояли надо мной, все четверо, с мрачным выражением на лицах. Мои чемоданы стояли позади них, собранные и готовые к отъезду.

Джеймс и Клифф по натуре своей были кроткими и не любили конфронтаций, поэтому выполняли скорее роль поддержки. Инициативу взяли на себя Ларс и Марк.

– Что происходит? – спросил я.

– Ты больше не играешь в нашей группе, – сказал Ларс без тени эмоций. – Забирай шмотки, ты уезжаешь прямо сейчас.

Я не знал, что ответить. Несмотря на все предыдущие предзнаменования, я был потрясен. Все, над чем я работал, все, чего мы достигли – вместе, – рушилось прямо у меня на глазах, и я ничего не мог с этим поделать. Было ощущение, что я снова оказался в начальной школе, когда не имел никакого контроля и каждый день становился нескончаемым кошмаром.

Ш-ш-то, никакого предупреждения? – заикнулся я. – И второго шанса?

Они посмотрели друг на друга и медленно стали мотать головой.

– Нет, – ответил Ларс. – Все кончено.

Бороться и спорить казалось бесполезным. Так или иначе, я не собирался терять достоинство, унижаться и просить работу. Раз они так категоричны – а они, безусловно, были категоричны, – нет смысла пытаться заставить их изменить свое мнение.

– Ладно, – сказал я. – Во сколько мой самолет?

Возникла долгая пауза, и они переглянулись. Ларс протянул мне конверт.

– Вот твой билет, – ответил он. – Отправление через час.

В моей жизни было немало ужасных дней, но этот остается одним из худших, наряду с днем, когда умер отец. Фактически от этой новости (увольнения из Metallica) мне стало еще больнее.

– Ладно, – сказал я. – Только не надо использовать мой материал.

Я говорил не про усилители и другое оборудование (понадобилось две недели, чтобы его доставили через всю страну мне домой), а про более ценное для меня. Более личное.

Мои песни.

Они одобрительно кивнули и затем медленно ушли. Решили, что на вокзал меня отвезет Джеймс, возможно, потому, что в группе он был моим самым близким другом. Мы забросили мои вещи в кузов грузовика и молча выехали из Куинса в сторону автовокзала. Когда ехали по городу, практически не сталкивались взглядами. За годы Джеймс культивировал образ жесткого и брутального парня, но я давно его знаю. Знаю, какой он в глубине души. Когда он подвез меня на автовокзал, у него в глазах проступили слезы. Нам обоим было больно.

– Береги себя, – сказал он.