Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Я и решился изложить великому князю Сергею Александровичу мои взгляды, не откладывая в дальний ящик. Если бы я отложил мое письмо к нему, то, вероятно, обдумавши, не написал бы ему, не вмешался бы в дело, которое меня не касается. Но тут забота о моей сестре и трудах, понесенных ею по воспитанию детей и могущих быть сведенными на нет, взяли вверх, и я, как только вернулся от сестры в Москву, написал великому князю в Неаполь следующее письмо:

«Ваше императорское высочество!

26 октября 1902 г. Москва

С самого Вашего отъезда я неотрывно думаю о Вас, чувствуя все, что Вы переживаете, чувствую, как должно быть тяжело у Вас на душе после совершившегося факта женитьбы великого князя Павла Александровича.

Мне так хотелось поговорить с Вами об этом еще во время приезда Вашего в Москву, сказать Вам, как я понимаю все Ваши нравственные страдания, но я не решился, и вот я все думаю о Вас и великой княгине с самого Вашего отъезда, тянет меня все поговорить с Вами, высказать Вам все то, что происходит у меня на душе, сказать, как я Вам сочувствую всему переживаемому Вами. Вернувшись на днях из Царского, куда я ездил повидать сестру, поддержать ее в тяжелые для нее минуты, и, быв свидетелем, какое сильное впечатление произвело на дорогих детей известие о женитьбе их отца, я еще сильнее почувствовал, как должна болеть Ваша душа, и я не могу более сдерживаться, не сказать Вам всего, чем полна душа моя в настоящую минуту. Я полон мыслями о ваших высочествах, о дорогих детях, о моей сестре, о том, как сложится их дальнейшая жизнь. Слова Марии Павловны «это наше первое большое горе, мы были так счастливы до сих пор»… запечатлелись в моем сердце. Лишенные по воле Божьей матери, они невольно сосредоточили в отце все свои чувства любви и привязанности, и потому им еще больнее было почувствовать, что связь их с отцом теперь несколько уменьшиться, что между ними и отцом есть еще другое лицо.

Необходимо, мне кажется, насколько возможно ослабить в детях это чувство, постараться, чтобы они, как только пройдет острый период их детских нравственных страданий, заметили бы как можно меньше происшедшую в их жизни перемену, а это возможно, лишь если будут продолжать жить в своем доме, в той же обстановке, в которой они теперь воспитываются, если их домашний очаг не будет нарушен. Я много говорил с сестрой, которая за эти 7 лет так сжилась с детьми, так горячо привязалась к ним и полюбила их, что для нее теперь вся жизнь и счастье слились со счастьем дорогих для нее детей, что она не может не страдать, не болеть за них душой, не тревожиться за их будущее.

Она естественно все надежды возлагает на Вас и уверена, что Вы, так сердечно и глубоко любя детей, поймете все ее волнения и поможете устроить их жизнь так, чтобы печальный факт женитьбы великого князя наименее отозвался на их счастье. Любовь моей сестры к детям переживает ради них сильнейшую тревогу при одной мысли, что возможна какая-нибудь резкая перемена в их жизни, которая, несомненно произвела бы сильнейшую ломку в их внутреннем духовном мире и только усугубила бы боль самого факта женитьбы отца. Жить в своем доме, вырасти в родной обстановке – вот, мне кажется, необходимый элемент для детского счастья, для счастья их будущей жизни. Только в родном своем доме свободно складывается характер ребенка и на душе чувствуется легко. Конечно, труднее всего будет оградить детей от разных посторонних вмешательств, которые, несомненно, могут колебать время от времени равновесие детской души, но глубокая любовь вашего высочества к детям и чуткое Ваше сердце помогут Вам и в этом.

Простите, ваше высочество, и не осудите меня за все мои мысли, которые я решил изложить Вам, но и не мог не сказать Вам всего, что я чувствую, что думаю. Я так привык всем делиться с Вами, ничего не скрывать от Вас, я не раз испытывал, как глубоко Вы отзывчивы, как Вы всегда умели понять мои душевные волнения, как помогали мне в тяжелые минуты моей жизни, а в данном случае моя глубокая преданность, моя искренняя любовь к Вам и Вашей семье диктует мне все то, что я пишу Вам.

И как жаль великого князя Павла Александровича, я думаю, его душа вся растерзана, он должен ужасно страдать из-за детей, очевидно, обстоятельства не позволили ему иначе поступить. Здесь в Москве ходят до того нелепые слухи о причине увольнения великого князя от службы, что противно и досадно слушать. Ах, ваше высочество, как тяжело, как больно все это.

Я рад за Вас, что Вы переезжаете в Неаполь, куда я и адресую это мое письмо. Может быть, пребывание в Италии, в тепле, среди чудной природы успокоит хотя отчасти Вашу наболевшую душу, и ваши высочества хоть немного отдохнете.

Я все это время пробыл в Москве, погруженный в дела, съездил только к сестре на два дня.

Поручения Вашего Высочества я выполнил. В день юбилея генерала Шрамма приветствовал его от Вашего имени и поднес ваш чудный портрет. Генерал Шрамм был тронут страшно и разрыдался, увидев Ваш портрет. Он не знал, как выразить всю свою признательность и благодарность, и был очень трогателен.

Фотограф Лозовский ответил мне из Киева, что высылает фотографии, а что касается 5-й стрелковой бригады, то Ваш портрет еще не готов. Сегодня я собираюсь выехать в Донскую область и оттуда через Крым в Москву обратно к 14-му ноября – открытию аптеки Иверской общины. 15 ноября думаю ехать в Костромскую губернию, если переправа через Волгу уже будет. Если же нет, то поеду в Герлиц, а в Костромскую губернию – потом.

Таким образом, из моего отпуска, который Вы мне так любезно разрешили, ничего не вышло хорошего, времени слишком мало, чтобы думать об отдыхе.

Дела Михалкова очень плохи, и поезда моя в Донскую область, кроме неприятностей, мне ничего не принесет. Все это время у меня была масса дел как по попечительству, так и по опеке, и мне не хотелось уезжать, не покончив со срочными делами.

Попечительство приносит много удовлетворения, идет хорошо, теперь у нас стали функционировать подвижные кухни на рынках, которые имеют большой успех. Опекаемые мои остались теперь без баронессы Врангель, у которой умирает мать,[601] и она уехала в Петербург. Кончину ее матери ожидают ежеминутно, и мне ужасно жаль ее.

Вчера приехал совершенно неожиданно, к моей большой радости, С. С. Гадон и остановился у меня. Он в духе, весел, бодр и имеет отличный вид. Однако мое письмо приняло громадный размер, я счастлив, что поговорил с Вами, но пора и перестать злоупотреблять Вашим терпением.

Пожалуйста, передайте ее высочеству все мои чувства, сердечной неизменной преданности, всем мой искренний привет, обнимаю крепко Гадона, прошу его мне написать.

Господь да хранит Вас и поддерживает, всем сердцем, всей душой я с Вами.