Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

Я знаю, будет нелегко, но все-таки надо сделать в сокращенный срок и качественно… Обкому партии отказать невозможно.

– Сколько у нас времени?

– Месяц, но акт государственной комиссии должен быть подписан в начале ноября. Сам понимаешь. К празднику.

Я вновь сел на стул, снял очки, долго протирал их носовым платком, затем умоляюще посмотрел на управляющего.

– Но вы же понимаете, что это невозможно!

– В своей жизни я много видел и возможного, и невозможного. Нужно!

После этого неоспоримого довода я собрался уходить, но у дверей остановился и высказал дельную мысль:

– На третьем производстве неделю назад сменился директор. Вместо Писаренко назначен Семененко Петр Георгиевич. Вы знаете его? При подписании акта надо начинать с него.

– Мы мало знакомы. Я помню его по корпусу «Б», он был главным строителем на «Акуле». Встречались редко, проект уж больно был секретный. Так что иди, знакомься. Мы тоже не сторонние наблюдатели, где надо, поможем.

* * *

Я впервые шел к руководителю танкового производства. Конечно, танки собирают в цехах, чертежи узлов разрабатывают в конструкторском бюро. В приемной даже макетов танков нет, все обычное, конторское. Заходят люди, звонят телефоны, секретарша пьет чай. Всё, как у нас в тресте.

Но я знал, здесь происходит невидимый процесс, результат которого вполне осязаемый, видимый даже издалека. Все направлено на выпуск самых совершенных машины – танков, которые на заводе называли «изделиями». Цех, который решили сдать досрочно, в подарок Родине, будет основным при производстве ходовых частей новейших боевых машин.

– Заходите! – приветливо кивает мне секретарша, показывая на дверь кабинета. Я неловко вскакиваю с дивана, где длилось мое недолгое ожидание аудиенции, и пытаюсь четким шагом подойти к двери, но от волнения что-то у меня не получается, наваливаюсь на дверь, но открыть ее не могу, секретарша бросается мне на помощь, и вдвоем мы буквально вваливаемся в кабинет директора.

Безмолвная сцена длится недолго. Я быстро прихожу в себя и четко выговариваю:

– Здравствуйте, Петр Георгиевич!

Из-за стола поднялся высокий, плотного телосложения мужчина. Он улыбнулся приветливой белоснежной улыбкой и громким, командирским голосом ответил на мое приветствие.

– Здравствуйте. Подходите поближе, садитесь.

Я сел за низенький и короткий стол-приставку.

– Рассказывайте, что привело вас ко мне.

Я рассказал. Он слушал, не перебивая. Осознав проблему, Семененко встал, подошел к сверкающему чистотой окну и очень учтиво, даже с некоторым сожалением сказал:

– Вы знаете, цех нам нужен, нужен как воздух. План следующего года сверстан с учетом его работы. Потому он нужен не на бумаге, а функционирующим. Как у вас со временем?

– С каким временем? – не понимая, переспросил я.

– Сейчас вы свободны?

– Да.

– Пойдемте в цех, посмотрим вместе.

Цех, втиснутый между двумя старыми цехами и железнодорожным подъездным тупиком, возвышался над соседними сооружениями. Выглядел он убедительно. Лицо любого здания – это фасад. Как человека «встречают по одежке», так и первое знакомство со зданием начинается с оценки его внешнего вида.

Фасад нового цеха был выполнен в классическом производственном архитектурном стиле. Мы остановились перед мощным сооружением, любуясь его видом.

– Хорош! – довольно произнес Петр Георгиевич.

– Да! – в той же тональности ответил я. – Вот если бы внутри он был так же красив.

– А что там особенного внутри?

Я промолчал. И мы продолжили наше экспромт-путешествие.

Внутри было прохладно, тепло в помещения завода начали давать только сегодня, основной приток через калориферы еще не действовал, как всегда что-то было не доделано, не отлажено.

В цеху работали сотни людей; шел монтаж мостовых кранов, тянули провода, устанавливали распределительные щиты, по кронштейнам укладывались трубопроводы. Отделочники, переругиваясь с рабочими других специальностей, пытались делать мозаичные полы. При сдаче любого объекта вдруг выявляются проблемы, которых не было видно при проектировании и строительстве. Следствием аврала становятся суета, несогласованность в работе, нарушается строгая дисциплина, ослабляется материальная и хозяйственная ответственность. К примеру, построены десятки подстанций, а электромонтажники не работают, простаивают. Почему? Оказывается, не закончена штукатурка, покраска, не запираются двери. Уложены сотни кубометров бетона, но не сданы под монтаж фундаменты из-за отсутствия паспортов на оборудование, застрявшее в Свердловске. И вот так, по мелочам, вырастает гора неразрешимых проблем, в путанице каждый «узелок» требует внимания, времени, для того, чтобы его развязать и наладить оптимальный процесс.

Мы обошли с Петром Георгиевичем цех, заглянули в каждый угол, поднялись по металлическим лестницам и посмотрели с высоты подкрановых путей, забрались в темные венткамеры, где директор, к моему удивлению, вытащил из кармана фонарик и стал со знанием дела рассматривать внутреннее оборудование.

Когда мы вернулись в его кабинет, он только спросил:

– Сколько времени нужно, чтобы закончить работы? Только честно, Михаил Константинович.

– При ежедневном контроле два месяца.

– Что такое ежедневный контроль?

– Утром и вечером совещания, увязывающие работу субподрядных организаций и заказчика. При этом нужна жесткая дисциплина и контроль за выполнением дневных заданий.

– А кто будет устанавливать дневные задания?

– Специалисты, увязывающие графики производства работ.

– А они есть, эти специалисты?

– Да.

– Почему они раньше это не делали?

– Дело, которое мы обсуждаем, по своему техническому алгоритму уникальное. У всех специалистов есть повседневная работа. Сами задания – это не панацея. Оптимальная очередность их выполнения – вот в чем сложность.

– Вы способны потребовать?

– Есть отдельные виды работ, где я бессилен.

– Почему?

– Задействованы московские организации, они работают только по указанию министерства.

– И сколько таких организаций задействовано?

– Две.

– У них большой объем работ?

– К счастью, они заканчивают. Однако, Петр Георгиевич, наши работы тоже заканчиваются, а сразу за нами вступаете в дело вы.

– Как это?

– Мы делаем инфраструктуру цеха, монтируем оборудование и сдаем его вам в пусконаладку. Это оборудование составляет тридцать процентов от общего объема. Остальные станки вы демонтируете из других цехов и устанавливаете сами, и на это тоже уходит два месяца.

– То есть ты, Михаил Константинович, – как-то естественно и логично перешел на «ты» собеседник, – хочешь сказать, что строительство будет окончено в марте?

Он задумался, помассировал лоб внушительного размера трудовой ладонью.

– Сколько вам лет? – неожиданно обратился он ко мне опять в почтительном тоне.

– Что? – переспросил я.

– В каком году вы родились?

– В сорок шестом?

– Значит, мы одногодки, – задумчиво произнес Семененко.

– А от этого что-то зависит? – решил я слегка пошутить, чтобы ослабить напряжение разговора.

– Не знаю, но мне приятно, что мы с тобой ровесники. – Директор опять перешел на «ты», видимо, имея в виду, что мы ровесники. – Завтра в это же время будь у меня.

На другой день я снова пришел на встречу, был подготовлен график окончания работ, подсчитано необходимое количество работников. Получалось так, что с большим трудом, при трехсменной работе без выходных, сдача цеха к концу года становилась возможной.

С Петром Георгиевичем мы поприветствовали друг друга, как старые знакомые. В таком же дружеском настроении проходил и дальнейший разговор.

– Знаешь, о чем я подумал, Михаил Константинович?

– Конечно, нет, – улыбаясь, уверенно ответил я.

– Садись, расскажу. Понимаешь, ты удивил меня тем, что цех сдается в пусконаладку.

– Это всегда так делается, новый цех – не исключение.

– А если совместить в оставшиеся