Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

- Ну что, поплывём? – спросил цыган.

Художник, зачарованно следивший за вышкомонтажниками, покачал головой:

- Я задержусь, Тима. Порисовать захотелось.

- Как знаете. Пошли, мелкота!

Файка-Зойка двинулись следом. Димка остался.

Фарватером проскочил «Летучий голландец», в котором плыла со своей промысловой бригадой Анфиса Ивановна. Она что-то прокричала. Тимофей не расслышал. «Ишь летает! Катер, видите ли, купила! – с неприязнью подумал цыган. – А я пароход куплю... или самоходную баржу. Мне это раз плюнуть».

Голоса

Петрович жадно, неутомимо рисовал. Димка щёлкал фотоаппаратом, наконец уразумев, как это делается, записывал голоса монтажников, тратя кассеты с поп и рок-музыкой, с записями «АББЫ», «Чингисхана» и других популярных ансамблей.

- Мура это всё! – отмахивался он, когда Валера, кудрявый, как баран, монтажник, упрекнул его в том, что он по глупости размагничивает уникальные номера.

Услыхав Тимофеев голос, возмутился, отнял кассету и протянул Димке полусотенную:

- Держи, чучело! Эту запись беру себе.

- Бери. А деньги зачем?

- Ты знаешь, почём сейчас эмигранты?

- Ннет. Я вообще никаких эмигрантов не знаю.

- А этого, который пел, тоже нет знаешь? – наступал Валера.

- Этого знаю, – Димка походя записал Тимофея, и вот теперь ему ни за что платили полсотни рублей. Получалось некрасиво. – Это Тима, который плыл со мной.

- Не морочь голову! – проворчал Валера. – А подголоски откуда? Ну, женские голоса... Не понял, что ли?

- Что тут понимать? – огрызнулся Димка, которому надоели приставания Валеры. – Ты видел их: Файка с Зойкой.

- Ну да, – не поверил Валера. – Те замухрышки?

- Те самые, – подтвердил Петрович.

- Слышь, Андрей? Троица-то какая!

Это ведь ты считаешь, что только эмигранты петь умеют... Тима поёт получше какого-нибудь Яна Рубашкина, – задумчиво отозвался Андрей.

- Жалко, что уплыли. А то бы концертик спроворили, – пожалел Валера, попав впросак. – Ну-ка, жёнушка, плесни добавки, – сказал он миловидной поварихе. – Нам бы в бригаду этого парня заполучить.

- Не пойдёт он к вам в бригаду, – сказал Димка.

- Что, работёнка не по губе?

- У него идея... – начал было Димка, но рассказывать про идею цыгана стало неловко. Человек решил привезти с Севера гору пустой посуды, которую, как он слышал, там не принимают. Привезти, сдать и получить денежки.

- Идея... – уминая кашу, ворчал Валера. – Мы все тут идейные. Не за одни рубли вкалываем.

Обед ещё не кончился, а по рации уже допытывались, когда будет сдана буровая.

- Вовремя, – коротко отозвался Андрей Андреевич и вышел из вагончика.

«Дддаааа...» – прогудел поезд, ненадолго показавшийся из леса. Показался, вильнув последним вагоном, и скрылся, а следом неспешно шагали по тайге высоковольтные мачты, точно грушевые деревья, с которых опали листья, но не успели опасть плоды. Берега реки раздвинулись, но проходящим судам было тесно, и они предупреждали друг друга: «Берегись!». Стонали провода, пели трубы, проброшенные к Самотлору, Уренгою, Медвежьему, скрежетали под колёсами рельсы, устало горбилась от танкеров и рефрижераторов река, чернела тайга от ревущих факелов. Вениамин Петрович и Димка всё это видели, слышали и старались запечатлеть. Один – кистью, другой – фотоаппаратом.

Рычание машин, надсадное дыхание реки, вопль падающего под топором леса, укоризненные вздохи земли – вот следы человека.

Голоса везде, голоса... Боюсь я многих земных звуков. Они всегда что-то сулят: вдруг после жавороночьей трели раздастся взрыв. И там, где только что стоял детский садик, похожий на теремок, образуется воронка...

- Рейган-то с ума сошёл, что ли? – читая газету, бормотал старый художник. – Считает возможной ядерную войну...

Бессонница

Стариков, как известно, донимает бессонница. Томятся они, перебирают жизнь, как семечки, охают, ахают, судят себя за былую опрометчивость, вспоминая плохое и хорошее. Хорошего, думается им, было всего лишь несколько вспышек, и оно гасло, точно на ветру спички. Но мудрые старики в этом случае заблуждаются. Всё, что испытали они, было прекрасно, неразрывно и цельно. Длинная, подчас трудная, но всегда великолепная жизнь – тоже всего лишь вспышка в непрерывном потоке времени.

Впрочем, художника и Веру Сергеевну подобные вопросы не занимали. И бессонница их посетила не оттого, что солнце в этих краях уж не заходило, светя круглые сутки. Комары и мошки тоже трудились без отдыха. Над