Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

рекою вились ласточки. А на старой-престарой сосне сидел ворон и вытягивал из глубин памяти какое-то смутное воспоминание, но, едва ухватившись за него, ронял и начинал всё сначала. Сердясь на свою забывчивость, он каркал, хлопал крыльями, потом засыпал. И снился ворону медленный тягучий сон, в котором никто бы не разобрался. И сам он не в силах был что-либо понять в том сне. Всё вокруг, расчленённое на цветные волокна, текло и тонко звенело. И в этом звоне, в этом бесконечном течении, взявшись за руки, брели два улыбающихся старика. Ни пути у них, ни цели, бредут и бредут, изредка перебрасываясь тихими и для ворона малозначащими словами. Волокна обтекают их со всех сторон, расступаются. И ворон сердито каркает: «Крра... непорядок! Сумбурр!». Чудаку непонятно, что как раз сегодня для этих двоих наконец установился настоящий порядок: они наконец обрели друг друга. Будто расстались не на полвека – на полчаса, ещё не успели остынуть от рукопожатий ладони, и вот снова – ладонь в ладонь. Правда, за минувшее время они стали чуть-чуть морщинистей, шаг сделался короче, слабее дыхание. Но старики этого не замечали. А ворон, засыпая, видел окружающее через полусомкнутые веки, и потому оно струилось волокнами. Или он время само видел?

Шаги стариков затихли. Ворон каркнул ещё раз, снова встревожив свою память, но необоримый сон смежил веки, и он, прижав покрепче крылья к бокам, надолго заснул.

Старики уселись на берегу, и то, что ворону казалось волокнами – жизнь, без берегов и без русла, – текло мимо. Где-то кричали суда, лениво выплёскивал таймень, снова погружаясь на дно, чтобы подремать и сонному не попасть в сеть браконьеру, уже раскинувшему на песках свои снасти.

Браконьер был Валера, и рядом с ним, ломая в зевоте скулы, сидел Димка, то и дело роняя на днище лодки настроенный для съёмок фотоаппарат.

- Мух ловишь, корреспондент! – вынимая из ячеи стерлядку, посмеивался Валера. В мелких кудряшках его запуталось солнце. Радужно переливалась рыбная чешуя. Димка клевал носом. – Самое время меня для потомства запечатлеть. – Валера потянул парнишку за облупленный нос.

- Или для рыбоохраны, – проворчал Димка и, наведя объектив, щёлкнул.

- Снимок-то выйдет?

- Спрашиваешь.

- Ну ладно, на ушицу поймали. Да и на пирог, пожалуй, хватит.

Валера смотал сетку, завёл оба мотора, висевшие на корме, и, тревожа светлую утреннюю тишину, рванул к берегу. Там его ждала Тася.

- С уловом или без улова? – спросила она.

- Без улова не примешь?

- Куда вас денешь!

- Вот женщина, Димка! Всем женщинам женщина, – вскинув жену на руки, ликовал Валера. – Женись только на такой, если такая когда-нибудь уродится.

- Ещё в сто раз лучше уродится, – проворчал Димка, падая на дно лодки. – Храпану часок.

- Так иди в дом. Комары же.

- Я уж привык к ним. И они ко мне.

Димку разбудил гул вертолёта, севшего неподалёку от берега. Вертолёт первым увидали ребятишки. Выглядывая из-за кедра, они следили за грузным рослым человеком, к которому шёл бригадир Андрей Андреевич.

- Поздравляю тебя, именинничек. – В прилетевшем Димка узнал отца. – Поздравляю.

- Спасибо, – бригадир уж слышал указ по радио. Его наградили орденом Ленина. Должен бы радоваться, ликовать, а лицо спокойно, даже сурово.

- Соберите людей, – кому-то приказал Юрий Павлович. Из люка выскочил вертлявый толстый человечек с жёсткими складками подле улыбчивых губ, с беспокойными руками.

- Сию минуту.

- Не надо, – остановил бригадир. – Люди устали. Работали всю ночь. Да и орден без них могу получить. От этого он хуже не станет.

- Может, ты и прав. Наверно, прав, – устало согласился Юрий Павлович. – Шумиха последних дней ему прискучила. – Поздравляю. – Он сдержанно обнял бригадира, не заметив, что из-за дерева их фотографирует Димка.

Идёмте в дом, – пригласил Андрей Андреевич. – Наверно, проголодались?

- Не столь проголодался, сколь устал. Вздремнуть бы часок.

- Сначала позавтракаем, но странно: мать куда-то спозаранку исчезла. Ладно, сам соберу, – сказал Андрей Андреевич. Налил ухи, поставил бутылку коньяка.

- За твой орден, – предложил Юрий Павлович.

- Спасибо.

- Ты что же, холостякуешь?

- Жена в аспирантуре. Я с матерью. Да и она куда-то ушла...

«Друзья по несчастью, – вздохнул Юрий Павлович. – Только у него это временно. А у меня – норма жизни».

- Налей ещё по одной, Андрюша, – попросил он, но хозяин лишь пригубил, а пить не стал.

- Я свою норму выполнил. К перевыполнению здесь не стремлюсь.

- А я выпью. – Юрий Павлович устало потёр переносицу. Хотелось спать, но он знал, что не уснёт; поблагодарив хлебосольного хозяина, вышел на крылечко. Из-под крыши метнулась тень.

- Что ж ты от отца-то бегаешь? Боишься, что ли?

- Что бояться? Всё равно пороть не будешь.

- Не буду, – согласился Юрий Павлович и, поманив сына, уселся с ним на крылечке. – Долго ещё намерен шляться?