Христофор Колумб - Игорь Валерьевич Ноздрин

отправлю тебя на тот свет, куда ты хотел послать нас с адмиралом.

– Не тронь его! – крикнул Бартоломео.

Бондарь занес жердину над головой капитана и с удовольствием опустил на него. В последний момент Франсиско отстранился от удара, принял его плечом. Доспехи прогнулись, ремни порвались, пластины упали на палубу. Бартоломео схватил меч капитана, приставил ему к горлу.

– Режь! – завопил безоружный бунтарь. – Ненавижу тебя!

– Успею еще… – пообещал аделантадо и велел матросам взять пленника.

Жалея о том, что не убил вожака, бондарь откинул в сторону жердину. Сопротивление на флагмане прекратилось, сообщники Поррасов опустили мечи. Пироги отошли от борта.

– Куда его? – показывая на поверженного предводителя, спросили моряки.

– Спустите к братцу! – распорядился Бартоломео.

Главаря мятежников столкнули в трюм, заперли крышки. Снизу доносились плески воды, брань заключенных. Победители спустились в лодки и разгоряченные боем поплыли к соседям. Заметив пироги, враги бежали от каравеллы. Замешкавшиеся на палубе бунтовщики сдались.

* * *

Аделантадо возвратился на флагман, приказал вытащить из трюма заговорщиков, заковать в цепи, держать на палубе до решения адмирала.

– Ты имеешь право казнить бунтовщиков, – напомнил он брату.

– Сколько их? – спросил слабым голосом Христофор.

Он сильно переволновался за жизнь сына и брата, отчего чувствовал себя скверно.

– Двадцать два человека, не считая вожаков.

– Мы убили десятерых, ранили половину сбежавших! – добавил взволнованный Фернандо.

– Сколько погибло с нашей стороны?

– Один матрос.

– Жаль беднягу. Как его звали? Сын назвал имя.

– Похороните всех на берегу по христианскому обряду, – велел Христофор.

– Рыбы съедят мятежников! – усмехнулся брат.

– Нельзя кидать за борт трупы кастильцев, – одернул его командующий.

– Так ведь они… – хотел возразить аделантодо, но под строгим взглядом умолк.

В последние дни брат думал о смерти.

– Как поступить с пленными?

– Отпусти на свободу.

– Отпустить? – не поверил Бартоломео.

– Да.

– И зачинщиков мятежа?

– Их ждет суровая кара.

– Казнишь?

– Отвезу на суд в Кастилию.

– Зачем? Я утоплю их в трюме.

– Не смей!

– Поррасы ограбили флотилию, хотели убить нас, а ты…

– Господь накажет меня за кровь кастильцев.

– Братья затеют смуту.

– Люди не пойдут за ними. Матросы видят, как мы живем. Сбежавшие бунтари явятся к тебе с повинной.

– Нам не нужны лишние рты!

– Ты забыл заповедь Иисуса, завещавшего делиться со всеми.

– Но не с врагом!

– Зря называешь их врагами. Люди пошли за Поррасами от отчаяния, в надежде попасть домой.

– А если они вновь возьмутся за оружие?

– Шестнадцать человек против семидесяти двух? – возразил Христофор.

– Ты считаешь пленников своими приверженцами?

– Да. За нами придет корабль, они мечтают вернуться на родину и не угодить под суд.

– В следующий раз мы расправимся с ними на месте, – заявил аделантадо.

– Я помогу тебе, – поддержал дядю Фернандо.

– Не лишись головы! – предостерег отец.

– Он храбро дрался, – похвалил племянника Бартоломео. – Молодец!

– Твоя школа! – вздохнул Христофор. – Вам бы сражаться, казнить мятежников, а кто поведет корабли, защитит нас от индейцев? Надо беречь людей! Ступай, накорми «врагов»! Они голодные.

– Зато воды напились, – улыбнулся Фернандо.

Зачинщиков смуты посадили под арест, прочих бунтарей отвезли на берег, отпустили на четыре стороны. Они не ушли, попросили позволения жить в лагере. Адмирал согласился, но запретил пускать их на корабли. Провинившиеся моряки устроились рядом с огородом в хозяйственных постройках, в которых собирались выращивать утий. Дня через два к ним присоединились уплывшие на пирогах мятежники. Колумб принял всех без разбора, зачислил на довольствие наравне со своими сторонниками, но не позволил подниматься на палубы. Флотилия воссоединилась, обрела единство, только одиннадцать крестов на берегу да закованные в цепи Поррасы напоминали о случившемся.

В конце июня на горизонте появились долгожданные паруса. Диего Мендес нанял для Колумба одну из трех приплывших из Испании каравелл, а сам отправился с письмами ко двору сообщить о результатах экспедиции. Почти год прошел с того дня, когда четырнадцать отважных моряков покинули Ямайку. Одиннадцать месяцев понадобилось Мендесу на уговоры правителя не мешать спасению людей.

На этом неприятности не кончились. 29 июня капитан Сальседо взял на борт всех участников экспедиции с частью груза эскадры. Шесть дней друзья Мендеса пересекали пролив; шесть недель корабль Сальседо плыл к Эспаньоле! Злой рок преследовал моряков. Они попали в шторм. Каравелла дала течь, надломилась грот-мачта. Перегруженное судно чуть не затонуло. Непрерывно выкачивая воду, испанцы стянули обручами треснувшую мачту, укрепили обрывок паруса и дотащились до Санто-Доминго.

13 августа 1504 года многострадальная команда приплыла в столицу. Два года прошли для нее, как десять лет. Моряки плакали от счастья, не верили спасению.

* * *

Николас Овандо не стал бы командором религиозно-рыцарского ордена и правителем острова, если бы был глупым человеком. Он имел прекрасный ум, развитое чувство осторожности. Овандо угадывал желания и настроения монархов, обходил стороной подстерегавшие опасности, знал, за что его похвалят короли, за что пожурят, на что закроют глаза. Не вызывая гнева властителей, он совершал поступки Колумба и Бобадильи. Волокита со спасением адмирала выглядела точным исполнением указа, а когда общественное мнение качнулось в сторону первооткрывателя Эспаньолы, и в Испанию поплыли письма с осуждением излишнего рвения командора, решил из одной крайности (как маятник) перейти в другую. Овандо устроил Колумбу пышный прием.

На пристани Санто-Доминго собралось много народа. Прошло четыре года с тех пор, как утонувший ревизор отправил Колумбов в Кастилию. Люди забыли обиды на братьев, сравнили их с последующими правителями, пришли к мнению, что не так уж плохо жили под властью вице-короля. Ограниченные адмиралом вольности не шли в сравнение с дарованной монархами «свободой». Налоги и общественные работы возросли, чиновничий аппарат увеличился, расцвели взяточничество и судебный произвол, притеснения индейцев превратились в уничтожение племен. Через два года адмирал напишет королю: «С тех пор, как меня изгнали с Эспаньолы, там истребили шесть седьмых мирных индейцев». А еще через четырнадцать лет историк Пьетро Мартир де Ангьера в книге о Новом Свете приведет жуткую цифру: на всех Лукайских островах, открытых Колумбом в первом плавании 12 октября 1492 года, к тому времени останется одиннадцать туземцев! Я специально написал число прописью, чтобы не возникло разночтений. Остров Гуанахани – первая американская земля, увиденная европейцами, – окажется необитаемым. Болезни и зверства колонизаторов уничтожили коренное население. То, за что ругали Колумбов, приобрело невиданные размеры. Когда Диего Мендес тщетно добивался свидания с Овандо, на острове шла жестокая война. В области Харагуа испанские карательные отряды уничтожили тысячи индейцев, сожгли на кострах 84 касика, захватили в плен легендарную вдову Каонабо, правительницу Анакаону, возглавлявшую борьбу племен за свободу. После «усмирения индейцев» на острове осталось 10 тыс. аборигенов.

В новых условиях колонисты чествовали адмирала и аделантадо