Барабаны летают в огне - Петр Альшевский

Возможно, он сколотил банду, промолвил Ферастулос, и его мысли были о том, чем бы таким ее вооружить.

На острове Минос, сказал Куперидис, оружие покупается и продается на оружейном развале: если твой дробовик замучил тебя осечками, ты его туда неси и сколько-нибудь точно выручишь. Но когда станешь торговаться, СТВОЛ ДРОБОВИКА НЕ ВСКИДЫВАЙ. За столь напористую манеру стоять на своем в тебя сразу много чего разрядят.

Данный рассадник насилия властям надо взять на контроль, промолвил Онисифор. Они туда, опасаясь вооруженного противостояния, не суются?

На кладбище кому охота, усмехнулся Куперидис.

Умирая, обаяние мы теряем, вздохнул Ферастулос.

Вам, сказал Купередис, вероятно, будет интересно узнать, что на кладбище не только могилы, но и… и… и…

Узнать бы мы узнали, сказал Онисифор, но с чего вы подумали, что нам будет интересно это предполагать? Говорите или в себе держите, но мы с жестянщиком в кладбищенскую угадайку не игроки! Вы с собственным мнением, надеюсь, не влезете?

Я, пробормотал Ферастулос, насчет кладбища бы… а почему вы угадывать отказываетесь? Откройте мне, и я, может быть, тоже тогда откажусь.

Угадывайте хоть КАКОГО ЦВЕТА У ДЬЯВОЛА ГЛАЗА, а меня оставьте, пробурчал Онисифор.

Ну если оснований поостыть вы мне не называете, промолвил Ферастулос, я скажу, что кроме могил на кладбище птички.

На ветках птички, кивнул Куперидис. А на дорожках?

И на дорожках птички. На ветках дремят, а на дорожках упавшее с веток клюют. Семена клюют, а тех птичек, что во сне с веток упали, не клюют. Мясное не для них.

Великая новость, проворчал Онисифор. Мясное не для птиц… а беркуты и ястребы, по-вашему, не птицы? Двуногие, к полету приспособленные и не птицы? Потому что зернышкам и хлебным крошкам мясо предпочитают? Заявил он тут… никакой критики ваше заявление не выдерживает.

Он, сказал Куперидис, подразумевал птиц из отрядов голубеобразных, кукушкообразных, ГУСЕОБРАЗНЫХ, а вы из отряда хищных особей нам привели. Они, разумеется, мясо употребляют. Свежего не поймают – мертвечину в пищу пускают. А на кладбище ее в изобилии.

Но она же в гробах, сказал Онисифор. Клювами деревянную крышку они не пробьют.

А хоронили бы без гробов? – спросил Куперидис. – Около двух метров земли они бы до трупов прокопали?

Гипотетически вполне возможно, промолвил Онисифор.

Отрицать гипотетический шанс было бы глупо, сказал Куперидис, но время!

Времени бы ушло порядочно, сказал Онисифор. Но до трупа они бы добрались!

Да, но какого трупа?

Ну как до какого… до того, что в могиле лежит.

Из могилы он никуда не денется, но пока птицы к нему прорвутся, он до костей весь сгниет. А птицам с него что надо?

МЯСО, пробормотал Ферастулос.

Ага! За мясом наши птички в могилу вбурились. А им не мясо, а нихиль! Мыльный пузырь!

Перед вашим, неутешительным для них заключением, голову я не склоню, сказал Онисифор.

И в чем же для вас недочеты в нем выпирают? – осведомился Куперидис.

Период, за который мясо слезает с костей, вы, уважаемый, уж слишком укоротили. Для обращения в бесполезный для птиц скелет требуются не дни – месяцы, а то и годы. Когорта крупных птиц, если клювами и лапками заодно, гораздо быстрее управится!

А объединится в подчиненную единой цели группу они по своей УМСТВЕННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ потянут? – усомнился Ферастулос.

Но для дальних перелетов в стаю же они группируются, сказал Онисифор.

Летать, махая крыльями, у них в крови, а раскапывать труп, наверно, не заложено… волки стаей охотятся, но той же стаей смогли бы они овец охранять?

Их первооснова возразила бы, думаю, промолвил Онисифор. У животных ее строение простейшими слоями напластано. Утолить голод, избежать опасности, найти возможность для размножения. Разрывающих могилу птиц вел бы голод. А волков аналогичный мотив толкал бы не к охране овец, а к поеданию оных. В такой степени, чтобы животные настолько пошли против инстинктов, их не перекуешь.

В течении утомительной эпопеи докапывания до трупа птицы бы многократно от голода сдохли, проворчал Куперидис. Снабжение этих тружеников восстановливающей их силы кормежкой на себя кто возьмет?

Я подозреваю, что ехидна, промолвил Ферастулос.

Сдвиг, развел руками Куперидис. У тебя КОЛОССАЛЬНЫЙ СДВИГ!

В фантомную ирреальность я не ударился. Ехидна – это муравьед, а поблизости от проводимых ими раскопок внушительный муравейник. Побродив возле отощавших, взъерошенных птиц, ехидна спросила у них, голодны ли они, а когда они ответили, что голод их скоро свалит, предложила им муравьями полакомиться.

Ехидна, усмехнулся Куперидис. Любит она недобрые шутки.

Червяков же птицы из земли вытаскивают, очень серьезно сказал Онисифор. Зачем им червяки? На рыбалку с ними идти?

Извлеченных из земли червяков птицы кушают, осторожно ответил Куперидис.

А почему кое-кого веселит, что они муравьев могут жрать?

Не меня, пробормотал Ферастулос. Вы ведь помните, что я говорил? О том, что ехидна приблизилась к птицам и дала им мысль подкрепить себя муравьями – я говорил и совершенно при этом не смеялся. Он усмехаться вздумал!

Я, согласился Куперидис. И несмотря на ваши враждебные взоры, мне предствляется, что ситуацией я владею по-прежнему. Ничем, помимо взоров, вы НА МОЕ СПОКОЙСТВИЕ ПОКУШЕНИЕ НЕ СДЕЛАЕТЕ?

Посмотрим, процедил Онисифор.

Ну смотрите. Если я скажу, что муравьи для птичьих желудков вполне годятся, агрессивность с вас схлынет?

При признании вами вашей ошибки перспективы у вас самые оптимистичные, промолвил Онисифор.

Ошибка тут не моя. Вы посчитали, что я усмехнулся, поскольку не верю, что беркуты и ястребы в состоянии есть муравьев? Но я по-другому поводу усмешкой вас разозлил! Мы втягиваемся в долгие выяснения… знай вы, чему я усмехаюсь, вы бы не взбеленились. Мне что показалось смешным? Не муравьи на птичий обед, а невозможная в животном мире щедрость, ехидной продемонстрированная. Ну невозможна она! Поэтому и смешна. Ехидна с муравейника, как говорится, живет, так какого хрена ей источник своего существования измельчать? Птицы же ее обожрут! А ехидна их клювами в муравейник ткнет и скажет, насыщайтесь до отвала славные птицы? Смешно подумать!

Ехидна любит недобрые шутки, промолвил Онисифор. Я ВАС СЕЙЧАС ПРОЦИТИРОВАЛ?

Меня.

Товарищ сказал, что ехидна птицам муравьев предложила, и вы усмехнулись. Затем про недобрые шутки обмолвились.

Шутки – издевки, вставил в разговор Ферастулос.

Естественно, издевательские. Ехидна над птицами издевалась, и вы, одобрительно усмехнувшись, признали ее мастерство. Но издевка или нет, нужен показатель – им для вас что стало? А то, что вы решили! А решили вы, что муравьи для птиц не пища! Отсюда и предложение ехидны для вас чистая издевка. Оно, именно оно вас рассмешило, не что-то еще. А позже вы, видимо, поразмыслили и переиграли. Но НАС ВАМ НЕ ЗАПУТАТЬ!

Мы тебе не пустоголовые! – в унисон с Онисифором прокричал Ферастулос.

На редкость вы, друзья, дестабилизированы, сказал Куперидис. Из-за трупов, конечно. У трупа девушки стоим и о трупе, к которому птицы прут, разговариваем. Ничего странного, что в вас истеричность загрохотала.

Мы, сказал Ферастулос, говорили о птицах, о ехидне, но не о трупе, что птиц привлек. Чье это тело, мы нашим обсуждением обошли. Ну, что начнем обсуждать?

Хмм, бодро хмыкнул Куперидис.

Что? – спросил Ферастулос.

Если я абсолютно бездоказательно заявлю, что он был тестомесом, вам меня аргументированно не опровергнуть. ЧУДАКОВАТЫМ ТЕСТОМЕСОМ КИПРИЧОЛИСОМ, закрывшим перед смертью лицо!

Чтобы не зреть что-то ужасное, руками лицо прикрывший? – осведомился Онисифор.

Он месил тесто при трапезной генерального церковного учреждения. Прибывающие к нам по линии церкви делегации там принимали, пути сотрудничества обговаривали, выражение удовлетворения, взаимные обвинения, после народ шел откушать. Неприглядный акт чревоугодия заканчивался выпечкой, а без тестомеса ее не приготовить.

И без пекаря, добавил Ферастулос.

По важности они безусловно сравнимы.

Кто тесто месит, тот его обычно и выпекает, сказал Онисифор.

Там пекарь и тестомес в разных лицах были – в связи с чуть не погубившей всех шалостью тестомеса Кипричолиса к плите не подпускали.