Столпник и летучие мыши (СИ) - Скво Алина

…Полвека назад, когда в барских хоромах располагался Дворец пионеров, детвора жила в нём незаурядной жизнью творца. Весь ландшафтно-архитектурный комплекс советская власть отдала под самое дорогое — воспитание гармонично развитого подрастающего поколения. В библиотеке Петя неустанно рылся в поисках нужных чертежей для планеров; в музыкальном классе упорно колотил по фортепианным клавишам; в художественной студии, закусив губу, устремлялся к совершенству линий и палитры; в танцзале торжественно выводил «па», оттаптывая ноги девчонкам; на кружке военно-патриотической подготовки с армейским задором дёргал затвор автомата.

Три двухэтажных корпуса дворянского поместья с прилегающими к нему парком, озером и ручьями Гореев знал, как свои пять пальцев. Однажды, играя с друзьями, он обнаружил под мостиком карстовую пещеру с выходом на заброшенный пустырь. Пионеры, увлечённые находкой, проводили в ней многие часы. Они поклялись никому не рассказывать о подземном коридоре. Узкий лаз завалили камнем, он и сейчас лежит на том же месте. Гореев видел его каждый раз, когда шёл в столовую…

Сомнение обожгло сердце. Справятся ли эти двое со своим заданием? Основной инстинкт напрочь вышибает мозги. Биолог ощупал глазами одуревших влюблённых, подойдя, надавал обоим отеческих шлепков.

— Хватит обжиматься. Можно подумать, сто лет не виделись. Собирайтесь, уходим.

Парочка очнулась. Столпник растянул такую широкую улыбку, что лейкопластырный паук над глазом, потеснённый в своих правах, не удержался и отпал. Скальпельный разрез зажил. Рассечение на щеке сгладилось и скрылось в суточной щетине.

Счастью парня не было предела.

— Это Фру. Межгалактическая представительница, посланница с небеси. Другиня*.

— Я понял. — профессор полез в свою постель, отвалил подушку, достал диво дивное — полторушку воды, кинул её Столпнику. — Пригодится в дороге.

Фру приподняла над глазами козырёк прикипевшей бейсболки, протянула микробиологу руку.

— Я — Лин Эн, позывной Фру. Выполняю миссию на Земле.

Петрович вскочил, о пижаму зачем-то отёр ладони, удержал в них осторожно, как птенчика, утончённую девичью кисть.

— Очень приятно. Гореев. Пётр Петрович. Тоже выполняю миссию на Земле.

Миссионеры улыбнулись друг другу так, точно давно жили по соседству, каждое утро встречались в подъезде, и вот сегодня, наконец, познакомились.

Семён поднял с пола знакомый рюкзак, вытряхнул из него вышитую косоворотку, яловые сапоги и суконные штаны, изъятые три дня назад у разумихинского куркуля. Удивлённо воззрился на напарницу.

— Переодевайся. В этом тебя никто не узнает.

— Ух, ты! Как же ты сподобилась?

— У них строгий учёт вещей. Здесь есть камера хранения.

— Точно. У них здесь камера захоронения для светлых душ и ясных умов. — констатировал Петрович.

Он неслышно подобрался к двери и с предосторожностями приоткрыл её. Высунув наружу голову, оглядел коридор. Прислонившись к косяку, закрыл глаза, немо помолился, перекрестился и замер. Он хорошо понимал, на что идёт, знал, что один удар дубинки может вышибить весь несгибаемый дух из его хлипкого аватара. Но страшно не было, потому что он выполнил свою задачу: совершил открытие, создал прибор, благодаря которому человек может жить сколь угодно долго, каждый раз обновляя системы жизнеобеспечения, отдельные органы и даже полностью всё тело. А сколько ещё новых изобретений лежат подспудно и дожидаются часа, когда старый злобный мир рассыплется в труху! Тогда прах всех гадов и гадёнышей сгорит синим пламенем, и настанет, чистая, светлая, новая эра…

Видя замешательство товарища, столпник прошептал:

— Боязно тебе, Петрович?

— На всяку беду страха не напасёшься*. — пробормотал себе под нос профессор и выскользнул за дверь.

Лечебное заведение спало непробудным тазепамовым сном. В полумраке коридора слева единственным ярким пятном выделялся стол с зажжённой лампой. Медсестра по-кошачьи уютно дремала, подложив голову под руки. Напротив, утонув по грудь в глубоком кресле, похрапывал, сражённый Морфеем, охранник. Автомат сиротливо стоял в сторонке, прислонившись к кадке с фикусом. Петрович, крадучись, подобрался к нему и аккуратно отстегнул магазин. Дал знак рукой. Троица гуськом двинулась по коридору, предельно осторожно наступая на отслоившийся паркет.

Завернув за угол, дошли до середины галереи. Перевели дух. Здесь не было ни охраны, ни медперсонала, ни освещения. Через громадные арки окон, стремящихся в небо, луна заливала зал чарующим светом. Гореев засунул магазин за изувеченный пьедестал Кутузова. Железяка прошуршала мышью в ошмётьях шпалер.

— Ну, вот, вы почти на свободе. Отсюда метров сто пятьдесят. За зимним садом, под мостом… ну, ты знаешь, — кивнул он столпнику, — есть камень. Слева. За ним лаз в карстовую пещеру. Выход на бесхозное поле. Как выберетесь, всё время идите на запад, прямо, никуда не сворачивайте. От пустыря до города недалеко, километра три. Но где же у них всё-таки камеры слеже?..

«У-ува-а-а! У-ува-а-а! У-ува-а-а!» — тревога ударила поленом по голове. Колени подогнулись, сердце упало, по нервам жахнул электрический ток.

— За мно-о-ой! — заголосил Гореев и первым бросился в зимний сад, трепеща больничными пеленами, как птица крыльями.

Спасители ринулись за ним. Над головами, взламывая перепонки, голосом замороженного Левитана задолдонил репродуктор: «Всем лечь на пол, лицом вниз. Руки за голову. За неподчинение — усиленный курс лечения. Считаю до трёх. Один. Два. Три». Запись, как заевшая пластинка, наяривала по кругу: «Всем лечь на пол, лицом вниз … За неподчинение… Один. Два. Три… Всем лечь…»

Как из-под земли, выросла погоня — дюжина гвардейцев с овчарками; горбатые псы, истекая слюной и буксуя лапами, рвали поводки. Ударили прожекторы. Едкие фары ослепили, ожгли зрачки, болью прокололи мозг. Фру на секунду остановилась, зажмурилась. Резь в глазах нарушила алгоритм действий.

Преследователи быстро приближались. Собаки, запрограммированные на разрыв аорты, мчали к цели. Не было слышно ни бряцанья снаряжения, ни грохота берцев, ни лая, — все звуки безраздельно поглотил реактивный рёв сигнализации. На миг полицаи скучились, нагнулись к ошейникам. Через две секунды карабины будут отстёгнуты, и натасканные звери в прыжке вгрызутся в нежный девичий стан, а затем так же быстро они доберутся до профессора и столпника.

Видя вокруг лишь чёрные разводы, девушка-воин резко развернулась лицом к врагу. Она не имела возможности хотя бы по слуху оценить ситуацию. Выхватила из кармана гребень, интуитивно определила угол запуска, на мгновение застыла, аккумулировала волю. Псы на секунду замерли в предвкушении кровавого пира — и в следующий миг сорвались с места, стремительно помчали, расстилаясь смертельной клубящейся волной. Аметистовая бабочка блеснула, свистнула и пропала из виду. Животный мозг, натасканный на человечину, отреагировал на команду «фас» так же неотвратимо, как выпущенный снаряд. Ничто не могло остановить это живое оружие. Звери летели пулей, не чуя лап, разинув пасти, роняя пену, — и вдруг… со всего маха врезались в прозрачную стену. Погоня отрикошетила, забилась в конвульсиях, задёргала переломанными лапами и расколотыми черепами.

За это короткое время Гореев с Новгородцевым, хорошо наадреналиненные, успели пролететь остаток галереи, зимний сад, переходную площадку и уже приготовили путь к побегу, отвалив под мостом замшелый валун. Подстёгиваемые нагайкой преследования, они скакали, размахивали руками и кричали: «Скорей! Бегом!» — страшно тараща глаза на девушку, спокойно и размеренно шагающую к ним. Вытянув шеи, они недоумённо наблюдали издалека, как охранники вместе с собаками копошатся в тесном кругу, точно тараканы в закрытой банке.

— Проснулись, гады! Да их тут целый взвод! Спасайтесь! Я вас прикрою! Лаз свободен! Вперёд! — истерил профессор. Он выскочил на середину переходной площадки, растопырил руки и ноги, заслоняя тонким, прозрачным, как свеча, телом спасителей.