Столпник и летучие мыши (СИ) - Скво Алина

У Семёна на глазах Петрович честно проглотил с пригоршню таблеток, добросовестно раззявил перед медиком хлеборезку, после чего отправился по нужде. В палату он вошёл, пошатываясь, на дрожащих ногах, с иссиня-белым лицом. Цепляясь за спинки кроватей, он еле добрался до своей шконки и упал навзничь. Дрожа и постанывая, изобретатель сообщил важную информацию, упавшую в одурманенный мозг спасителя и осевшую там первым кирпичиком в фундаменте нового мировоззрения.

— …остаться человеком… два пальца в рот…

— А?.. ага… уразумел… — пролепетал Сёмка сквозь надвигающийся обморочный сон и через секунду засопел.

_______________________________________________________________________________

Старорусские слова:

* крылошане — церковнослужители.

*аз есмь — я есть.

*разор — разорение.

*тать — вор.

*баско — красиво, нарядно.

*светные платья — цветные, красивые.

*скатный жемчуг — крупный, круглый, ровный.

*обрядненькая — хорошо одетая, нарядная.

*накутник — рушник под образами.

*божник — рушник над образами (для Бога).

*аспида избыть — змея погубить.

*допрежь комонь и самосек добыть — прежде боевого коня и меч-кладенец добыть.

*«Вовремя промолчать — всё равно что мудрое слово молвить» — русск. нар пословица.

*Ом — мантра.

Часть 2. глава 5

Сон не шёл. Но усилием воли Фру смогла на четверть отключить правое полушарие — этому учили в школе исполнителей. Она закрыла глаза, сконцентрировалась — и вскоре увидела себя в строгой школьной форме и в лохматых белых бантах, а невдалеке — родителей, старших братьев и сестёр. Они играли на широкой травянистой равнине в догонялки, резвились и смеялись, а папа — громче всех. Фру развела в стороны руки и побежала им навстречу. Но вдруг сильный порыв ветра оторвал её от земли и помчал, как семя одуванчика, в синее камбоджийское небо.

Внизу поплыли весёлые картинки. Кудрявилась яркая кудель манговых рощ. Апельсиновые, банановые и ананасовые деревья вытянулись во фрунт жёлто-зелёными рядами. Девочка старательно гребла вниз — уж очень хотелось наесться спелых плодов. Но ветер как назло дул в сторону неухоженной равнины, где на темени саванны светила проплешинами щетина невкусного бамбука. В сторонке стояли диковатые горы с шевелюрами вечнозелёных лесов. Утопленные водами рек, мерцали в паутине молодых ростков рисовые поля. Целые плантации гевей* лили тихие резиновые слёзы.

Фру очень понравилось в небе. Она всё летала и летала, а дома камбоджийцев с остроугольными шляпами крыш удивлённо глядели из-под задранных кверху полей на смешную девчонку. Спокойно тёк вечный Меконг*, сиял широко распластавшийся Топлесап*. Грандиозный Ангкор* подпирал небо многоступенчатыми храмами-горами, и монументальные лики терракотовых божеств строго взирали на дворцы, укрытые патиной веков.

Фру, переполненная радостью, без устали размахивала руками. Она то поднималась выше, то заныривала вниз, поминутно посылая родным воздушные поцелуи. Вдруг что-то чёрное затмило солнце. Это была инструктор по военной подготовке. Она подлетела впритык и закаркала:

— Рано расслабляться! Приближается решающий бой!

— Отцепись.

— Товарищ Лин! Ты не можешь отсиживаться, когда наши солдаты на переднем крае громят вьетнамских врагов!

— Да отстань ты уже. Надоела!

— Ты — дочь незапятнанных кхмеров! А также дочь компартии! Кампучия зовёт тебя к победе!

— Говорю тебе, я сегодня занята.

— Это освежит твой революционный задор и партийный склад ума! Получи и распишись!

Крепкие руки инструкторши накинули, как лассо, на девчоночью шейку калаш и сумку с гранатами, после чего незапятнанная дочь компартии полетела с ускорением головой вниз прямо на пики бамбука. Бум!.. Фру открыла глаза.

В полицейском участке стоял гвалт.

— Палыч, имей сострадание! Вторые сутки сна ни в одном глазу!

— Ни сна-а в глазу-у, ни маковой роси-инки во рту-у!

— Та не надо ля-ля! Кто мою пиццу схарчил? Не ты ли? Мне одни только крошки достались.

— Па-алы-ыч, ми-иленьки-ий, отпусти ты нас христара-ади-и! Ты же знаешь, мы отработаем.

— Сверх нормы отработаем!

— Мы долги не забываем!

При виде воцарившегося в «приёмном покое» майора срамницы всполошённо загоготали и прилипли к решётке. Ноги их подкашивались на лабутенах, когда они, повисая на прутьях, как на пилонах, протискивали между ними округлости бюстов. Красные сонные глаза вяло моргали, чёрная перхоть слетала с крашеных ресниц на потрескавшуюся штукатурку тонака. Донельзя измаявшись без дела, источив все лясы, они сутки напролёт что-то пожёвывали, попивали, заигрывали с охраной, выманивая то кусочек съестного, то стаканчик газировки. После этого им требовался променад в сортир. Точно вырвавшиеся из загона дикие кобылицы, они резво перебирали конечностями на своих опасных платформах, следуя в дальний конец тихого обезлюдевшего коридора. Бунтари давно разбрелись по домам, протоколы были заполнены и разложены по папкам. Покой и скука с дремотой, заполнившие всё до мельчайших щелей, вымотали блудницам последние нервы.

Фру забилась комочком в угол клетки и внимательно наблюдала за развитием сюжета, рассчитывая во второй части поймать момент для побега. Когда Палпалыч, отдуваясь, тяжело подкатился винной бочкой к просительницам, она вся напружинилась. Чавкнул замок, заскулили петли, и широкий соблазнительный лаз предстал её очам. Сейчас одним махом она преодолеет расстояние в пять метров и окажется на свободе. Бред! Без военного снаряжения ей не обрести крыльев, не пройти сквозь стену, не отсечь погоню. Тем не менее, она выбралась из закутка и встала рядом с девицами. Авось удастся прошмыгнуть незамеченной.

Начальник засипел отсыревшим фаготом:

— Всю мою печёнку вы съели, матрёшки пустоголовые. Каждый раз начальство с меня кожу живьём сдирает за ваше безмозглое попадалово. Пользы от вас, как от козла молока, а неприятностей — воз и маленькая тележка. Прикрою я ваш притон, клянусь мамой! — стонал майор.

Ни много ни мало целых пять минут служебного времени потратил он на воспитательный процесс. Его руки, утомлённые писаниной, вздрагивали, точно лапки покалеченного насекомого. Он попытался через силу свести их перед собою в замок, символизирующий несокрушимость майорского слова, и это ему почти удалось.

Всю воинскую внутренность сорокалетнего мужа и отца семейства отравляла, как медный купорос, боль. Вторые сутки он был терзаем радикулитом. Вступило прямо на службе. Оно и не мудрено — с такой-то нагрузкой. Болячка посещала Палыча регулярно осенью и весной, перевоплощая энергичного толстуна и весельчака в обездвиженного нытика — горестный надгробный валун. Чуть не плача, он тихо причитал:

— Идите вон с глаз долой и больше мне не попадайтесь. А то я вас… — перебрав увлажнённым от страдания взором каждую из девиц, он остановился на рослой блондинке. — Следуй за мной. Сегодня поработаешь руками, поясницу мне разомнёшь. А ты куда? Сто-ять! — рявкнул он на Фру с неожиданным остервенением. Ресницы мгновенно высохли. Гладкое, как репа, лицо взбугрилось и окаменело.

— В туалет.

Не отрывая свирепых глаз от козырька бейсболки, начальник дёрнул головой. К нему подлетел лейтенант, вытянулся и замер.

— Конвойный!

— Я!

— Препроводить в сортир эту, как её…

— Есть!

— Наручники не снимать!

— А как же, товарищ майор…

— Не спускать с объекта глаз ни на секунду!

— А как же, товарищ майор…

— Отвечаешь за неё головой!

— Слушаюсь!

— Приступать!

— Есть!

Майор двинулся поступью инвалида к подземному этажу, где у него было всё самое интересное. Блондинка, статью и шириной плеч визуализирующая нетленные строки поэта «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт», подхватила радикулитника под мышку. Парочка удалилась, срамницы испарились, Фру под надзором лейтенанта зашагала вдоль коридора. В конце него распахнутая настежь фрамуга ела её поедом, притягивала магнитом. Мышцы невольно сжались, в области пупка взвёлся внутренний курок. Вот-вот механизм сработает, и она полетит пулей в эту чёрную дыру, а там — ищи-свищи. Мысли рассыпались горохом — не собрать: «Прыгнуть? Нет? Ночью вернусь, проберусь в кабинет через чердак и вскрою стол. Проберусь ли? Повсюду камеры, небось, и в унитазе тоже».