Столпник и летучие мыши (СИ) - Скво Алина

— Итак, коллеги, подведём промежуточные итоги, — продолжила Лили в своей привычно-покровительственной манере. — Четвёртый день на исходе, а у нас ещё и конь не валялся. И хотя некоторые результаты имеются, всё же нам нужно осмотрительнее аккумулировать внутренние резервы, чтобы не допускать ошибок впредь. Короче говоря, думать нужно… и почаще.

Мими сидела как на гвоздях. Умостившись на столе, она набычилась, засунула руки в карманы и принялась нервно болтать ногами. Она изнывала от ничегонеделания, не знала куда себя деть и вот, наконец, перед ней обнаружилась та отдушина, куда можно было выпустить пар.

— Это и не мудрено! Сёстры, пора назвать вещи своими именами. Вместо того, чтобы дело делать, мы возимся с ягнёнком, опекаем его, как девицу, вытаскиваем из халэпы*. Это только цветочки. Скоро сами увидите всю бесперспективность счастливого будущего с этаким, с позволения сказать, «богатырём». Дорогуши мои, если вы ищете повод для полного провала, то поздравляю, вы его нашли…

Лили вступилась за Новгородцева.

— Семён Филиппович постепенно входит в курс дела. Не всё сразу. Это нужно понять и принять.

— А не лучше ли прямо сейчас взять и заменить этого задрипанного деревенского обалдуя? Думаю, Фру — отличная кандидатура. Скажу больше. Это немыслимая дурость — переть к чёрту на кулички, чтобы там обнаружить какую-нибудь клячу вкупе с допотопной железякой. А вдруг нас там ничего не ждёт? Не проще ли всё необходимое приобрести прямо здесь? За наши-то деньги. Хи-хи-хи!

Мими вытянула перед собою руку, и прямо с потолка посыпались и тут же как сквозь землю провалились стодолларовые купюры.

Лили грустно вздохнула, точно сиделка у кровати безнадёжного больного, и пустилась в сдержанные объяснения.

— Нет, не лучше. Каждый выполняет свою работу. Уничтожить нага должен Семён Филиппович. А мы — его охрана, исполнители, безотказные солдаты. Наша функция важна не менее.

Мими ещё ожесточённее задёргала ногами, заёрзала.

— Он как кость в горле. С этим огрызком мы никогда не доберёмся ни до Тридевятого царства, ни до Тридесятого государства, со всеми вытекающими последствиями. А кто из нас не мечтает получить обещанное господином куратором? Жизнь на Земле в нынешних аватарах — вот истинная цель. Разве не на это все мы рассчитывали, когда шли на соглашение? Ну, неужели вы, дражайшие сестрёнки, до сих пор надеетесь, что нам с вами что-нибудь обломится? Как бы не так! Операция будет провалена ко всем чертям! И всё из-за него — криворукого выкреста… И прекрати, в конце концов, называть его Семёном Филипповичем! Это мерзко!

Лили посмотрела в окно. Она несколько раз сделала глубокий вдох-выдох. Приём отвлечённого внимания помогал сдерживать внутреннего зверя. За окном было всё то же, что и вчера: земля не разверзлась, небо не упало. Фонари в надвигающейся темноте привычно чахли; урны по-прежнему чернели пустыми глотками; улица, как и третьего дня, представала урбанистической пустошью. Но кое-что настораживало. Ни обязательного громкоговорителя с привычным «граждане, во избежание угрозы», ни бронетранспортёра с ёлочными огнями, ни свиты чёрных человечков со стрелялками за целый день не появилось ни разу. Затаённая тревога ползла по артериям города исподволь, как червь аскариды по венам прямо в мозг.

— Дело идеально спланировано и разложено по полочкам, и, заметь, инициировано Демиургом. Против Него-то уж ты, надеюсь, не станешь переть буром, — привела убедительный аргумент старшая. — И, да-а-а… Ты права, Семёну Филипповичу требуется позывной. Отныне он Столпник.

Фру надоело слушать спор. Она раскинула руки и прижалась к двери жёлтой комнаты с такой нежностью, точно это была не замызганная, с отпечатками чьих-то грязных пальцев мёртвая деревяшка, а её безгранично любимый, горячий и порывистый, как гейзер, Сёмушка. Ещё недавно он покорно сидел на каменном уступе, отправляя в небеса молитвенную цидулку и заглушая голод жареными крысятами. Ещё три дня назад он дрожал перед пещерной дырой, а сегодня… А сегодня готов задушить нагиню голыми руками!

Девушка гордилась столпником так, точно он уже расправился со страшным зверем, и каждый россиянин мог прийти и посмотреть на остывающую драконью тушу, наглядно выставленную на главной площади города. Она беззастенчиво подслушивала. Глядя на её взволнованное дыхание можно было бы подумать, что в жёлтой комнате звучит Второй концерт Чайковского в исполнении фортепиано и Большого симфонического оркестра. Повернув к сёстрам сияющее лицо, она прочирикала млеющим голоском:

— Ц-ц-ц… Тихо, сёстры… Он молится.

Мими, сердито замахав руками, разошлась ещё пуще. Её понесло, как необъезженную кобылицу.

— Полдня наша прелестница обучала этого олуха русскому стилю. Но практикум он так и не освоил, потому что его клешни умеют только сжиматься и только для кулачного боя. Я же с самого утра, — как будто мне больше делать нечего! — пыталась ему втемяшить правильное обращение с ушанами. Результат, как и следовало ожидать, — ноль!

Мими остервенело ткнула пальцем в вещмешок, что лежал на краю стола. В нём брыкались летучие мыши, предварительно извлечённые из ближайшей подворотни.

— Точнее сказать, результат — пятьдесят процентов боевых единиц… фьють! — из девичьих губ вылетел мужичий свист. — Своими лапищами он только всё портит. Куда теперь инвалидов девать?

— Незачем из мухи делать слона. Калек отдадим котам или собакам, они нам спасибо скажут. Это во-первых…

Мими слетела со стола и, яростно грохнув ботфортами, встала перед старшей как вкопанная. Электрический свет отзеркалил в чёрных глазах белыми пятнами, и две страшные дыры засквозили на Лили.

— Что?! Ветеранов котам?!

— Ну-ну… Спокойнее… Что же, прикажешь определить их в госпиталь? Не стоит так драматизировать, это всего лишь животные из отряда рукокрылых, расходный материал, дополнительный резерв на всякий случай. Всё под контролем. Мы целы, здоровы, неплохо подготовлены и вооружены. Идёт только четвёртый день операции. Так что…

Лили пристально всмотрелась в обстановку за окном. Там, в сгущающемся сумраке, что-то происходило. Стремительно нарастал ураган. Ещё пятнадцать минут назад ветерок был весьма ко двору. Он прополаскивал разбухший от дождя город лёгким апрельским сквознячком. Теперь этот ласковый котёнок на мягких лапках на глазах перерождался в дикого зверя, рвущего когтями всё что ни попадя. Двери подъездов ходили ходуном, точно жабры выброшенной на берег рыбы. Провода плясали. Сорванное с балконов бельё летело в небеса оголтелыми птицами. Скомканные баннеры мчали по дороге клубами курая*. Сухостой, с осени застрявший на клумбах, был выдран весь подчистую, точно граблями поработали. Ветви деревьев тряслись.

— Только четвёртый день?! Да я и часа не могу высидеть на одном месте! Это плохо кончится! — Мими по-армейски зашагала туда-сюда, вбивая каблуки в истёртые половицы. Казалось, выпущенный ею пар заполнил всю квартиру. — Я — человек творческий, свободолюбивого нрава, вольный художник! Я не обучен сутками напролёт торчать в каком-то облезлом клоповнике, дожидаясь счастливого момента, когда «наш герой-и-и» достигнет соверш-ш-ш-энства, — в этом месте творческая личность вся изогнулась креветкой, сморщила нос, скривилась, затрясла головой, как паяц, и покрутила растопыренными пальцами.

— Мими, прекрати истерику! Паника на корабле — худшая из бед.

— Заметь, на тонущем корабле!

— Замолчи! Ты — просто капризная, избалованная Мельпоменой женщина.

— Что? Это я женщина? Единственная женщина среди нас — это она.

Мими в экзальтации расставила все свои конечности, точно складной нож лезвия, и дёрнула головой в сторону Фру.

— Да! В этом двенадцатилетнем ребёнке, захваченном вместе с семьёй в плен красными кхмерами, мужества хватит на две жизни. А у тебя его не достанет даже на два десятка дней.

— Ха! Ни фига себе ребёночек! Головорез с калашом и мешком лимонок — всего лишь дитя, ведь ему только двенадцать лет. Не так ли? Устанавливать растяжки, рыть ловушки, поливать из автомата и вспарывать животы вьетнамцам — это, несомненно, дело рук сущих несмышлёнышей!