Столпник и летучие мыши (СИ) - Скво Алина

Много писали, все перья извели, чернило кончилось. Стали судить да рядить, кто поедет в столицу. Долго спорили. Никто не вызвался, — всякому боязно своё домишко покинути. Никому не охота на лихой дороге стренуть зверя да на зубок ему попасть. Тем дело и кончилось.

А нечисть знай себе колесит по окрестностям, ещё пуще бесчинствуя с диавольским веселием. Девок, правда, она боле не воровала. Зато и потешалась над ними без устали. Коли углядит какую нарядницу, то как пить дать обдерёт, что липку: оставит в одном исподе. И кокошник, и сарафан, и ленты, и монисто — всё отымет гадина и к себе приладит, мол, глядите, какая она красавица. Нацепит на уши да на хвост — прямо чудо-юдо.

Потом разбойнице это прискучило, и повадилась она над монахами глумиться. Прилепилась ко скиту, что овод до коровьего брюха. Взялась чёртова зараза окуривать обитель монастырскую, точно пчельник дымарём. Стало братьям ни проехать, ни пройти, ни на рыбалку, ни за грибами. Едва чернец высунет из обители наружу нос, тут же его бесовка — цап-царап! — и ну с ним забавляться. Одного в пустой колодязь забросила, другого в реку. А третьего подвесила за шиворот на сук векового дуба высоко-превысоко — не достать.

Вскорости погань проклятая и вовсе олютовала. Ох, и страшна ярость змеиная! Расходилась вражина, разухабилась, принялась жечь скит со святынями. Монахи в подполе сидят в алчбе* да во бдении. Всё молятся супротив врага человеческого, в духе к Отцу взывают, горнего ищут. А она — мерзость-то эта — обитель огнём так поливает, так и ухохатывается. И всё ей нипочём. Скит спалила подчистую — ажно колокол расплавился. В целости осталась одна токмо книгоположница*, ибо запечатана была в подземном схроне.

И снизошло с небеси на игумена Порфирия вразумление, что приблизились его жизни земной остатние денёчки. Не видать божьим людям боле радости, не пойдёт нечистая сила с миром. Нашла коса на камень. Долго он стонал, кряхтел, тряся коленками и дребезжа чревом. А после, набрав, откель не знамо, с напёрсток храбрости, из подвала-то вылез. Стал он чужими ногами на пепелище и возвысил глас, осипший в непрестанных молитвах:

— Братья и сестры! Доколе будем терпеть нечисть поганую?! Выходите биться с супостатом не на жизнь, а на смерть, — за отчий дом, за народ наш богоносный, за русские святыни! Не на тех гад проклятый напал! Не отдадим души нашей на поругание! Не посрамим честь рода!

Тут все — от мала до велика — с полатей скатились, из подвалов выскочили, похватали орудия — косы, серпы, цепки. Перекрестились — и айда всей деревней змея бить. Впереди — Порфирий с монахами да с пригоревшей иконой Божьей матери; за ними мужики с бабами; позади — голоштанные ребятишки.

***

По дороге к пункту назначения спасители не встретили на улицах ни души. Даже «мурашей», и днём и ночью патрулирующих город, казалось, ветром сдуло. Это было не удивительно, потому что Борей разгулялся на диво. С трудом товарищи пробивали лбом, как тараном, мощную стихию; приходилось сгибаться чуть ли не пополам, а кое-где ползти на карачках. Но, когда они преодолели арку со сквозным проходом, ведущим на соседнюю улицу, то ветер, как необъезженный конь под удалым молодцом, вдруг уменьшил свою прыть.

Исполнителям открылась неожиданная картина. Здесь, не страшась никаких бараносвинтусных запретов, роились горожане. Царил хаос. На обочинах дороги, тротуарах и даже кое-где на проезжей части в беспорядке теснились авто. Каждую минуту подъезжали всё новые клиенты. Какими-то червячными переходами им удавалось добраться незамеченными. Все были предварительно пьяны. Из подворотен, из-за углов выскакивали разгорячённые молодые люди — то поодиночке, то группами — и скрывались в трёхэтажном доме.

При одном взгляде на обстановку исполнителям запахло жареным. Заботливый господин куратор как будто нарочно выбрал самое злачное место в городе. Это, наверное, чтобы жизнь мёдом не казалась. Никто, правда, и не рассчитывал, что будет легко. Каждый внутренне собрался и подумал о своём: Столпник — о Марфе и Разумихине, Лили — о новой лаборатории, Мими — о свежих впечатлениях, а Фру — о Столпнике. Старшая посчитала не лишним напомнить:

— Друзья, включайте мозги. Работаем в команде, слаженно, как часы. Никакой отсебятины. Ошибка может стоить Столпнику жизни, а нам — бана или ещё чего похлеще. Вопросы?.. Вопросов нет. Вперёд!

Дом принадлежал наркобарону. Внизу находился ночной клуб — непосредственно рынок сбыта дури. Верхние два этажа занимали так называемые служебные помещения. Там, на третьем, как сообщил опекун, хранился код телепортации.

Гульба набирала обороты. Гремели киловатты хард-рока. У стен заведения уже качались, ползали и рыгали вусмерть пьяные полуголые девицы. Молодёжь с ором и хохотом носилась косяками. Беспрестанно подъезжали и уезжали машины. Козлобородый вышибала с эльфийскими ушами и обнажённым торсом Лапитупа*, расставив ноги и скрестив руки на размалёванной груди, заполнял собою весь проём. Над его бритым черепом кроваво светилась вывеска «Седьмое небо». Столпник опешил, с недоумением прочитав название. Мими молча протянула козлищу зелёную бумажку, и тот, сцапав её, освободил проход.

Это был типичный ночной кабак со всеми прилагаемыми атрибутами: наркотой, пойлом, стриптизом и секс-услугами. Первое, что увидели исполнители, — воющего на воздушном мостике в образе Бафомета солиста. Экран во всю стену вторил ему. Рогатая волосатая башка таращилась, скалилась, разваливала челюсти и орала. А внизу дымилась толпа. Она жаждала схватить артиста и в экстазе обожания разодрать на сувениры. На заднем фоне вокалиста из чёрной прорвы потолка свисали на верёвках то ли статисты, то ли висельники. Непонятные железные конструкции, возвышающиеся в виде свода, создавали впечатление недостроя.

Столпник, ступив за порог, провалился в царство сатаны. Багряное зарево освещало тьму. На стенах горели смоляные факелы, чад от них улетал в бездонный мрак купола. Во втором ярусе на диванах и креслах молодые тела лежали в лёжку и корчились, одержимо хохоча. Некоторые валялись в застывших неестественных позах, как убитые.

Продираясь сквозь скопище одурманенных человекообразных, Семён думал, что в этот раз попал на бесовский шабаш. В ушах гремело и скрежетало. Барабанный бой ударял в грудь. В воздухе стоял приторный, как свежая кровь, смрад погибели. На возвышении вокруг шестов кружили в чём мать родила ведьмы. Казалось, они только что сошли невредимыми с костров. Посреди огней и дымов дьяволицы изгибались и раздвигали ноги. Они куражились, наполняя каждое чёртово нутро похотью, точно свиные корыта жирными помоями. Через столики к демоницам тянулись хищные пальцы и оскаленные рожи. И над всем этим гноищем бешено вращались красные фонари, ударяя по глазам и перемалывая все мысли в костную муку.

Семёна тошнило, ноги сводило судорогой, в затылке ломило. Но тут ему на помощь пришла праведная ярость. Сжав кулаки, он принялся с воодушевлением раздавать тумаки и вскоре пробился сквозь орду чертей к лестнице, ведущей на третий этаж. За его спиной сёстры расчищали себе путь локтями. Горячая и опасная, как магма, живая масса обтекала их и сразу же смыкалась за спинами. В мозгу у Столпника сидело занозой: кабинет двести двадцать два, ученическая тетрадь, восьмая страница, рисунок, подпись. Код телепортации сокрыт в буквах…

На третьем этаже обнаружился бесконечный, со множеством дверей широкий коридор, больничный свет и библиотечная тишина. Глянцевый лакей в чёрном костюме и наглухо тонированных очках прогулочным шагом приближался к миссионерам. Ладони Столпника упрямо сжались в кулаки. Русский стиль был поставлен под угрозу.

Человек обратился к подозрительной компании с казённым ассортиментом фраз:

— Сюда нельзя. Это офисное помещение для дирекции. Спускайтесь, пожалуйста, вниз. Там вашему вниманию предоставлены различные развлечения и услуги: стриптиз, кальян, казино, бар, бильярд. А также бассейн с тайским массажем, секс-шоп и некоторые штучки для мужчин. Да, и, конечно же, полёт в нирвану.