Эксперт № 43 (2014) - Эксперт Эксперт

Однако при этом нужно помнить, что находящиеся в стадии упадка державы начинают вести себя крайне опасно. Так, Испания запустила Армаду и вступила в самоубийственную тридцатилетнюю войну, после которой она занимала в лучшем случае пятое место среди великих держав Европы. Аналогичная история произошла и с Австро-Венгрией: вступив в период упадка, она пошла ва-банк, аннексировав в 1908 году Боснию и Герцеговину, а также выдвинув ультиматум Сербии в 1914-м, после знаменитого убийства в Сараево. Так и американская элита не намерена молча соглашаться с уменьшением роли США, она готова создавать и эскалировать кризисы по всему миру. Очевидно, что как минимум в краткосрочной перспективе у них это будет получаться — посмотрите, например, на украинский сценарий. Они застали российские спецслужбы врасплох (я до сих пор не могу понять, как россияне могли прозевать Майдан и повторить свои же ошибки десятилетней давности). Вашингтону также удалось подорвать экономические связи между Европой и Россией без особого вреда для самого себя. Они создали некий русофобский нарратив на Украине, который до сегодняшнего дня был прерогативой Галиции и не распространялся на Полтаву и Днепропетровск. Люди, которые там себя ощущали украинцами, не обязательно одновременно идентифицировали себя с необандеровским дискурсом западной части страны. Наконец, США возродили НАТО, и сейчас никто не спрашивает, зачем нужен альянс. Конечно же, для противостояния большому плохому медведю на востоке!

Однако проблема в том, что наряду с внешними вызовами американской гегемонии существует и внутренний, от которого так просто не отмахнуться. В последние годы происходит разрыв исторических и культурных связей в американском социуме. Общество атомизируется, превращается в набор расовых и этнических групп, которые живут рядом, но не вместе. Несмотря на идеологическую риторику о «многообразии» и «толерантности», в реальности это ведет к поляризации общества, где идея об общей судьбе и общих ценностях исчезает.

— Почему она исчезает?

— Из-за пресловутой политкорректности. До конца 1960-х, когда старая WASP-элита контролировала большинство институтов в политической, академической и культурной жизни страны, существовала четкая и безусловная политика в отношении иммигрантов: все прибывшие в США переселенцы должны ассимилироваться в общество. В Штатах доминировала идея, что вновь прибывшие должны не только принять концепцию «плавильного котла», но и воспринимать ее как нечто положительное. Однако затем произошли фундаментальные перемены. Борьба за гражданские права в середине 1960-х, иммиграционная реформа, которую начал Линдон Джонсон, — все это бумерангом ударило по традиционному американскому культурному наследию и по идее «плавильного котла».

Деструктивным общественным процессам способствовал и расцвет в ведущих институтах страны идей культурного марксизма. Старая формула существования общества из «пролетариев, которым нечего терять, кроме своих цепей» и «владельцев средств производства, которые экспроприируют добавочную стоимость» была заменена на разделение по признаку расы, пола и ориентации. Таким образом, пролетария заменила одноногая афроамериканка-лесбиянка, а капиталиста-плутократа — гетеросексуальный белый мужчина. И в итоге получилось, что самым важным в личности того же Томаса Джефферсона становятся не его идеи федерализма или дипломатическая миссия в Париж, а наличие у него рабов. Идея, что мы должны стыдиться своего прошлого, проникла даже в школу, в результате чего изучение истории США превратилось в изучение истории рабства и борьбы гей-активистов против их дискриминации, а также в изучение несправедливости властей в отношении небелого населения страны. Все это нанесло серьезный удар по идее того, что все должны пытаться соответствовать нормам и достижениям западной цивилизации, превозносить ее и жить по установленным ею законам. Одновременно проявился дисфункциональный характер афроамериканского сообщества, которое хронически не в состоянии выйти из порочного круга гетто, вопреки всем попыткам здравых сил внутри сообщества воспитать чувство равенства, подняться над государственными дотациями и зависимостью от них. Эта болезнь в итоге и привела афроамериканцев к злоупотреблению наркотиками и алкоголем, а также к ряду других дисфункциональных норм поведения. Наконец, приток нелегальных иммигрантов из Мексики и центральноамериканских стран окончательно добил ситуацию и начал процесс фундаментальной трансформации общества. Причем не только в Лос-Анджелесе, но и в Иллинойсе и Массачусетсе — там, где еще двадцать лет назад американское общество выглядело более или менее целостным и «американским» по сути.

Есть, конечно, иммигранты, у которых получается интегрироваться. Речь идет прежде всего о выходцах из Восточной Азии. Однако они интегрируются только в профессиональном и экономическом плане, а вне рабочего времени предпочитают жить в своих этнолингвистических анклавах. Вообще, проблема Америки в том, что там крайне сложно вести реальную дискуссию по расовым и иммиграционным вопросам — она скована цепями политкорректности.

— Как Москва должна отвечать на политику США по стимулированию кризисов? В частности, в украинском вопросе?

— России нужно не заниматься какими-то паллиативными шагами, а работать на смену режима в Киеве. В частности, помогая и финансируя те политические силы, которые пусть и не пророссийские, но хотя бы априори не антироссийские (они пока находятся в латентном состоянии, не стремятся выражать свою позицию, опасаясь за собственное выживание).

Да, это сложная политика, но у России нет особых вариантов: позволив случиться Майдану, ей приходится сейчас вырабатывать меры для уменьшения ущерба, а для этого нужно удалить от власти в Киеве сумасшедших. Эти люди поступают иррационально, они играют в пользу строительства национальной идентичности (которая отнюдь не консолидирует нацию и основывается при этом на враждебности по отношению к России) и не уделяют внимания вопросам восстановления экономики, которые требуют равноудаленной от ЕС и России политики и социальной стабильности. До тех пор пока эти люди правят Украиной, на юго-западном рубеже России не будет ни стабильности, ни свободы.

В дополнение к политике по смене режима у России есть и иные способы давления. Например, экономические, через которые можно делегитимировать и дискредитировать киевский режим. Так, после подписания соглашения об ассоциации между Украиной и Евросоюзом Москва имеет полное право ввести в отношении украинских товаров импортные пошлины и защитить тем самым свой рынок от реэкспорта европейских товаров. В добавление к этому Россия должна занять жесткую позицию относительно контракта по поставкам газа. Да, это может привести к определенным украинским играм, имевшим место в 2006-м и 2009 годах, однако Европа прекрасно понимала, кто за эти игры ответствен. И пора российской энергетической политике играть таким образом, чтобы Европа давила на Киев и заставляла его вести себя более ответственно. Возможно, тягости нынешней зимы, которая обещает быть очень холодной, остудят некоторые горячие головы в Брюсселе и вынудят их вести более рациональную политику.

— Стратегия, о которой вы говорите: смена режима, поддержка рациональных сил — все-таки слишком сложна и неоднозначна. Может, просто поспособствовать развалу украинского государства? Очевидно, что национальный проект мононационального государства, основанного на антироссийских началах, обанкротился. Если они не хотят меняться, то, может, дать им распасться на Западную Украину и Новороссию?

— Боюсь, что при таком сценарии Россия потеряет не только Западную Украину. Даже если Москве удастся расширить Новороссию и получить выход в Крым, очевидно, что вся остальная Украина — и Западная, и Центральная — вступает в НАТО. С точки зрения российских национальных интересов уж лучше иметь нестабильную и разобщенную Украину, не входящую в НАТО, нежели значительную часть этой территории, стабилизированную на бандеровских идеях и позволившую альянсу расшириться еще на пятьсот километров на восток. НАТО на Днепре будет своего рода ножом, направленным на российское подбрюшье. Так что российским властям нужно проводить очень тонкую политику: с одной стороны, обращаться с Украиной как с де-факто несостоявшимся государством, а с другой — не давать процессу дойти до логического конца.

— А что должно случиться для того, чтобы Запад согласился с присоединением Крыма к России?

— Теоретически они давно должны были признать, ведь США уже создали прецедент с оккупацией Косово в 1999 году и последующим признанием односторонней декларации о независимости края в 2008 году. Однако, как правильно отметили в своей статье Билла Кристал и Роберт Каган, особенность гегемонии состоит в возможности гегемона решать, что является прецедентом, а что нет. И они говорят, что Крым — совершенно иная история. В чем-то они правы, каждый случай уникален, однако очевидна политика двойных стандартов. Так, деволюция [передача центральным правительством части полномочий местным органам власти – ред.] приемлема для Великобритании и Испании, поскольку они остаются в орбите Соединенных Штатов. В то же время в Боснии должна быть централизация, поскольку Дейтонские соглашения нужно рассматривать лишь как временный эксперимент, стране нужна нормально функционирующая государственная власть. Деволюция — прекрасная идея для Сербии в виде предоставления больших прав Воеводине и Санджаку, однако она неприемлема для Восточной Украины. А тема Косово, как отметила Хиллари Клинтон, уже устарела.