Александр Миндадзе. От советского к постсоветскому - Мария Кувшинова

Познакомившись с Плюмбумом и его идеологией, мы узнаем, что он одержим поиском личного обидчика – он охотится за лисом, идет по следу, оказываясь в плену туннельного зрения. Плюмбум вступает в химическую реакцию с обществом в момент унижения, которое случилось еще до начала фильма: парень постарше отнял у него магнитофон, «тачку» на тогдашнем сленге. Унижение будет двигать героя вперед, в отряд дружинников, в погоню за отцом-браконьером, на крышу, где погибнет его одноклассница. Сыгранный шестнадцатилетним актером, Руслан Чутко преувеличенно мал – он школьник среди взрослых, он невелик ростом. Он маленький человек, самый маленький из людей, и именно это делает его таким опасным для окружающих и отвратительным для зрителя. Павлик Морозов и дух 1937-го – штамп позднесоветского и постсоветского восприятия, но в пространстве фильма разлито нечто иное, незнакомое, не напоминающее стереотипный ночной воронок из 1937-го.

Рассказывая влюбленной Соне о вошедшей в его жизнь смертельной опасности, еще не зная, кто именно станет жертвой, он – подросток, считающий себя сорокалетним и не имеющий эротических влечений, – уже подчинился инстинкту смерти. Своим длящимся ядовитым воздействием фильм обязан тому, что Руслан – один из нескольких очевидно протофашистских персонажей у Миндадзе. Сам он вспоминает в связи с этим сценарием «Люсьена Лакомба» Луи Маля: фильм про французского подростка, уборщика в больнице, которого из-за возраста и глупости не взяли в Сопротивление, поэтому он пошел туда, куда взяли, – в гестапо.

Существуют тысячи определений фашизма и не существует достоверного списка обязательных признаков, однако многолетний опыт осмысления выявляет некие элементы человеческой психики, которые при определенных социальных условиях усиливаются, реплицируются и складываются в такое состояние общества, когда масса уже готова раздавить человека. «Фашистская ментальность – это ментальность „маленького человека“, порабощенного, стремящегося к власти и в то же время протестующего, – пишет Вильгельм Райх в книге «Психология масс и фашизм». – Этот „маленький человек“ досконально изучил поведение „большого человека“ и поэтому воспроизводит его в искаженном и гротескном виде» (52). «Почему именно Плюмбум? Ну мягкий же металл, свинец. Понимаю – сталь», – удивляется оперативник. – «Сталь! Без намеков. Я всего лишь Чутко». Свинец – лишь пародия на сталь, Плюмбум – пародия на Сталина, мертвого «хозяина дискурса», от которого остался внушительный вокабуляр пустых словесных конструкций.

В одной из тысяч всеобъемлющих книг о природе явления, в «Анатомии фашизма» Роберта Пакстона, особо отмечается стремление к очищению и простоте, декоративное презрение к материальному, желание наказывать и происхождение из среднего класса – и именно из советского среднего класса, обеспеченного магнито-фонами, джинсами и гарнитуром «Ганка», происходит Руслан Чутко. Усложнение мира причиняет ему боль, как мелодия «К Элизе» в современной обработке, – он хочет стать обезболивающим, пытается выступать как выпрямитель и упроститель, при помощи манипуляций (оружия слабого) пытаясь свести мир к единому знаменателю. В числе прочего, Пакстон определяет фашизм и как «импульс разрушительной жестокости», которая может быть направлена в том числе на самого себя (53).

И ни в одной из сюжетных линий картины протофашистская природа Плюмбума не проявляет себя так отчетливо, как в эпизоде с облавой на бомжей, от которых герой чистит город, как в Германии 1930-х годов чистили расу от «неправильных» примесей. Данте отвел последний круг Ада для совершивших самый страшный грех – обман доверившегося, и именно это зло с циничной усмешкой причиняет Руслан Чутко бездомным, которые приняли его в свою компанию. С той же усмешкой вооруженные люди сажали в вагоны евреев, рассказывая им о трудовых лагерях или санаториях, обернувшихся газовыми камерами, – Освенцим каждый раз воспроизводится там, где происходит унижение человека человеком.

У встраивания «Плюмбума» в ряд других, по выражению Любови Аркус, «страшных фильмов» о позднесоветских подростках есть одна очевидная проблема: главный герой не вполне «современный подросток», он лишь универсальное зло, помещенное в тело ребенка. В мире Миндадзе существуют исключительно взрослые герои, в то время как детям отводится второстепенная или незавидная роль. В первых двух фильмах детей нет, а в картине «Остановился поезд» у героев их нет даже несколько демонстративно. В «Охоте на лис» бессловесный сын Белова возникает лишь как прикрытие для похода в книжный магазин за подарком для возлюбленного арестанта. В «Параде планет» герой-астрофизик максимально отдален от сына и не носит с собой его фотографию. В «Пьесе для пассажира» дочь героя-заключенного умирает, чтобы заново воплотиться во взрослой женщине; примерно то же самое происходит и с Мариной из «Армавира». Умирает и другой Русланчик, сын Белы и Темура во «Времени танцора», а дети казака Белошейкина – «бледные северные мальчики», нахватавшие рентгенов в уральских карьерах. В «Паркете» (2017), четвертом сценарии, написанном Миндадзе для самого себя как режиссера, в напряженную жизнь стареющего танцора и двух его партнерш внезапно врывается неуместный внук – как напоминание о простом биологическом измерении человеческой судьбы, которое имеет мало отношения к его подлинной страсти и к тому, чем он является на самом деле.

Эмоциональная глухота, непроявленность сексуальных влечений и влечение к смерти (к «подвигу в мирное время»), попытка вцепиться в закон и упростить существующий мир до его буквы роднит Плюмбума с героем фильма «Остановился поезд» – следователем прокуратуры Ермаковым, еще одним униженным маленьким человеком, талантов которого не разглядело начальство. Короткий андроповский неосталинизм-лайт превратил Ермакова в положительного героя, но ни ему, ни Плюмбуму эпоха не предоставила возможности многократной репликации, им не к кому было присоединиться, они так и остались одиночками – в отличие от милого Ганса из третьего режиссерского фильма Миндадзе, протофашистский зародыш в котором был выкормлен временем.

В исторической перспективе, как известно, победил не Руслан, а его оппоненты – экономические сущности, фарцовщики и несуны, обустроившие под себя последующие десятилетия. Он не знаменовал собой, как боялась перестроечная публика, возвращения к сталинизму (буквальных повторений вообще не бывает), но он воплотил в себе один из оттенков грядущего ресентимента: тоску по закону, который в коллективной памяти парадоксально приравнивается к тотальному террору и беззаконию. Плюмбум пугал, но его невоспроизводимость, тупиковость стала очевидна спустя годы; еще один герой в этом ряду – Олег Капустин из уже постперестроечной «Пьесы для пассажира» (54) – был нейтрализован временем демонстративно: в недавнем прошлом непреклонный судья, теперь он – смиренный проводник, на полусогнутых лебезящий перед клиентами.

Капустин, сыгранный кротким и зловещим Сергеем Маковецким, кажется, совсем не тяготится своей новой долей: «Не вписались мы в поворот, и ладно, – говорит он жене, – на обочину с дороги вынесло… Зато совесть чистая!» Маленький человек стал равен себе, он больше не «увешивает грудь медалями»,