Александр Миндадзе. От советского к постсоветскому - Мария Кувшинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Механизм власти по-российски, – пишет в своей статье о «Слуге» на сайте gefter.ru историк Влад Кравцов, – заключается в том, что хозяева сопротивляются любым попыткам демистифицировать свою природу. Власти выгодно, чтоб подданные смотрели не на нее саму, а на второстепенные означающие, которые она подсовывает своим слугам» (62). Любая сделка с властью, любые блага, полученные от нее в обмен на лояльность, превращается в западню, даже если к сделке подталкивает не корысть, а талант. Шофер Клюев, оказавшийся выдающимся дирижером, выбрал свой путь добровольно: он организует устранение Брызгина как будто бы против воли Хозяина, и здесь Миндадзе, своим сценарием препарирующий тайну власти, домысливает, иносказательно воссоздает технологию политического убийства, в котором к заказчику не ведет никаких документально подтвержденных следов, поскольку исполнитель обязан читать не приказ, а мысли. Позднее исполнитель будет предан и обвинен в самоуправстве. «Ты, как всегда, Паша, перестарался», – реакция Гудионова на труп врага в машине звучит как пророческий парафраз путинского (сказанного о Борисе Немцове): «Не факт, что надо было убивать».
В одном из интервью, комментируя берлинское награждение за «новые пути в киноискусстве», Абдрашитов предполагает, что имелись в виду «временные пространства фильма, сосуществующие не параллельно, а как бы перпендикулярно», рассказанная кинематографическими средствами история, в которой «прошлое является наполнением сегодняшнего дня» (63). В одной из сцен Клюев и его жена, бывшая посудомойка Маша, с удивлением смотрят на себя в прошлом (как Межникова из «Слова для защиты» на вечеринке вглядывалась в старую кинохронику), в другой – машина въезжает в тоннель в условном настоящем и летом, а выезжает уже в прошлом и зимой.
Одышливый Брызгин, совсем непохожий на воина Света, не сможет пережить Гудионова еще и потому, что Гудионов живет вечно – как вампир Лестат из романов Энн Райс. В бане на нем обнаруживается след от древнего копья. Впервые увидев Машу, впоследствии отошедшую шоферу, он обращается к ней со страстным монологом: «Я люблю тебя и любил всегда, я узнал тебя и теперь не потеряю ни за что! Я не могу на тебе жениться, потому что женат[23], а развестись в моем положении невозможно, но ты ведь помнишь, как я тебя любил в том походе на Волге, когда этих всех еще и близко не было, а мы с тобой жили и любили друг друга, Мария! И ты мне сейчас поверь, я не исчезну, как тогда, я приду за тобой и озолочу в силу своих нынешних возможностей, как, помнишь, озолотил, когда со Стенькой купца на реке грабанули?»
Гудионов вспоминает себя в XVII веке не только потому, что он Сатана и вампир, тянущий соки из людей и дергающий их за нитки, но еще и потому, что он функция – один из двух элементов в неизменной формуле русского рабства. «Ваши привычки станут моими», – рапортует только что нанятый на работу шофером бывший десантник Клюев. «Это сказал раб», – с заинтересованностью и злорадством реагирует Гудионов. Категории прошедшего продолженного времени нет в русской грамматике, но словесные галлюцинации Гудионова о прошлых жизнях связаны именно с состоянием длящегося и длящегося обладания, одинаково необходимого и для хозяина и для слуги (мотив одной и той же судьбы, переходящей из поколения в поколение, звучит у Миндадзе и в «Охоте на лис», когда рабочий Белов замечает свою биографическую тождественность с избившим его подростком и почти однофамильцем Беликовым). Гудионов забирает жизнь слуги не единожды, он присваивает ее навечно, продлевая в прошлое и будущее.
Показывая хозяина и раба на фоне нескончаемой дороги, Абдрашитов и Миндадзе продолжают постоянную тему русской литературы, начатую в «Мертвых душах». И у Льва Толстого в «Хозяине и работнике» двоих, подчиняющего и подчиненного, связывает то же действие, что и в «Слуге», – извоз. В своей экранизации этой повести («День подарков», 2012) британский режиссер Бернард Роуз, трижды снимавший современные варианты произведений русского классика, превращает возницу и седока в шофера и пассажира.
У Толстого работника Никиту, временно завязавшего пьяницу, который должен в метель везти купца Брехунова по делам, местный люд определяет как «нехозяина», то есть человека, не имеющего своего дома и привыкшего «не иметь своей воли». Купец, эксплуатирующий слабости слуги, недоплачивает ему и считает себя благодетелем, как и Гудионов, считающий себя благодетелем и вечным кредитором Клюева. Пятьдесят оттенков парности, явленных в сценариях Миндадзе, дополняются еще одной краской: не демонически наивный Плюмбум, но изощренный старый черт, соблазняющий молодого человека в танце, который становится эвфемизмом физического обладания, необходимого пассивной стороне не меньше, чем активной.
Последняя перекличка
Круизный лайнер «Адмирал Нахимов», как и пароход «Россия», на котором совершали увеселительное путешествие герои «Поворота», был построен в Германии в довоенные годы. Под именем «Берлин» он плавал через океан, в конце войны подорвался на мине возле Лиепаи, в 1947 году был поднят, получил новое название, пережил капитальный ремонт в ГДР, долгие годы (с перерывом на особую миссию во время Карибского кризиса) служил как черноморский туристический лайнер, в 1977-м отпраздновал двадцать лет безаварийного плавания, а 31 августа 1986 года – через четыре месяца после Чернобыля, на День шахтера, – столкнулся с сухогрузом, везущим зерно из Канады, и затонул в пятнадцати километрах от порта Новороссийска.
Из 1243 находившихся на борту погибло 423 человека из Белорусской, Латвийской, Литовской, Молдавской, Узбекской, Украинской, Грузинской, Киргизской ССР и РСФСР. Как минимум шестнадцать человек находилось на борту нелегально. Утонули запертые в каютах дети, погибли две пары молодоженов. Проржавевшие шлюпки не удалось оторвать от бортов, они ушли на дно вместе с пароходом. Сегодня «Нахимов» лежит на глубине сорока семи метров подводной Припятью: там, под водой, еще стоят стеллажи с книгами, а в шкафах висит одежда (64).
Под впечатлением от этого крушения Миндадзе, предсказавший ветшание мира еще в сценарии фильма «Остановился поезд», написал «Армавир!» (именно так, с восклицательным знаком, как постоянно выкрикиваемый позывной) – про уходящий под воду круизный лайнер и следующие за этим многодневные и даже многомесячные попытки отыскать утонувших родственников. «Если бы вдруг курс, паскуда, не изменил, если бы в баржу не въехал,
