Сцены сексуальной жизни. Психоанализ и семиотика театра и кино - Дмитрий Александрович Ольшанский

нуждается добропорядочный бюргер. Консерваторы и диссиденты всегда являлись двумя опорами любого тоталитаризма. Можно вспомнить героев фильма «Стоунволльский бунт», которые с нетерпением ждут появления своих господ полицейских с дубинками, и какое наслаждение получают они от разгона своей «мирной демонстрации», как становится понятно, что роль Святого Себастьяна — икона гомосексуального желания — требует насилия со стороны другого. Чтобы осознать собственную идентичность, им просто необходим жестокий полицай; и в данном случае их союз успешно найден: палачи и жертвы, кажется, просто созданы друг для друга. Равным образом и представители современного ЛГБТ-сообщества нуждаются в мазохистском наслаждении от преследований, ненависти, притеснений со стороны господ; и даже если в развитых странах это происходит крайне редко, они сами провоцируют ситуации, в которых они окажутся выброшенными на окраину социальной жизни. Почему ЛГБТ-сообщество должно оставаться маргинальным и не желает отказываться от роли жертвы?

ЛГБТ-сообщество, кажется, делает всё для того, чтобы сделать геев и лесбиянок социально отвергнутыми. Гомосексуализм на фестивале «Бок о бок» представлен в заведомо негативном свете: просматривая фильмы, можно подумать, что большинство геев и лесбиянок наркоманы, алкоголики, истеричные мазохисты, замкнутые неудачники, социально озлобленные и закрытые для любого диалога со «здоровым» обществом, сознательно расшатывающие свою психику и усиливающие общественную дезадаптацию и эскалацию конфликтов с окружающими, пестующие свой симптом, лезущие на рожон при каждом удобном случае и наслаждающиеся своим страданием. Во-первых, предельно неправдоподобно. Во-вторых, можно ли ожидать, что общество с распростёртыми объятиями примет в свои ряды таких захер-мазовских персонажей? В-третьих, никому и в голову не придёт, что, создавая такой образ геев и лесбиянок на экране, ЛГБТ-сообщество действительно ищет социальной интеграции. Напротив, кажется, что ведётся борьба (если она не является просто лозунгом) за непризнание и за разобщение: как ещё гомосексуалисты могут обнаружить свою ущербность? Какие ещё конфликты они могут раздуть? Каким ещё способом они могут получить столь необходимую им порцию социального презрения и отчуждения? — Вот основные вопросы для большинства режиссёров фестиваля «Бок о бок».

Теперь становится понятно, почему ЛГБТ-сообщества всё делают для того, чтобы геи и лесбиянки были отвергнуты большей частью общества, и создают вокруг себя романтический ореол гонимых праведников. Кажется, их фантазм состоит в том, чтобы стать объектом для насилия со стороны другого, его фетишем, им просто необходим этот свирепый господин-с-фаллосом, который сможет грубо отыметь стайку геев в Гринвич Вилле. Однако взорвать общество взрослых, довести до бешенства примерных бюргеров, ищущих тихого сексуального счастья, сделать «революцию местного значения» (как в одноимённом фильме) оказывается довольно трудной задачей по той причине, что далеко не все взрослые соглашаются предоставить себя в распоряжение для таких игр. Проблема в том, что реальные господа родители зачастую совсем не подходят на роль преследователя и палача, как мать в фильме Ксавье Долана, которая не желает сражаться со своим сыном и мирно принимает его сексуальную ориентацию, или отец-слабак из фильма Тома Кейтса, или папаша, который вообще никогда не появлялся в жизни маленькой Ханны из фильма «Курочки и цыплята». В конечном счёте, герои фильмов протестуют не против своих отцов, а против их импотенции, их слабостей: их отцы полные лузеры, они отказываются признавать своих детей, или сами не верят в то, чему учат сыновей, пьют, распускают руки или вообще не любят женщин. Поэтому таких отцов необходимо постоянно уличать и провоцировать, заставлять их надзирать и наказывать, иначе их дубинки окончательно упадут. Конечно, любой невротик нуждается в сильном отце-протекторе, но геи и лесбиянки, судя по фестивалю «Бок о бок», просто грезят о жестоком капитане нью-йоркской полиции, устроившем бойню в гей-клубе «Стоунвилл Инн». И всё, что делают герои представленных на фестивале картин, — в разных вариациях, конечно, — сводится к простой жалобе: «Посмотри, мой папаша ни на что не способен».

Пробелы идеологии

С одной стороны, ЛГБТ-сообщество протестует против социальных рамок, заявляет о себе с позиций либертинажа и сексуального раскрепощения, а с другой стороны, сами же ЛГБТ-сообщества поддерживают и укрепляют социальные стереотипы. Когда, например, требуют признания своих браков, венчания в церкви, разыгрывают роли мужа и жены, (что может быть более консервативно, чем две невесты в белых платьях из фильма «Моё имя лесбиянка»?). С одной стороны, они постоянно настаивают на том, что они не такие, как все, и требуют признания этой инаковости, с другой стороны, они же прилагают неимоверные усилия, чтобы стать такими же, как все: воплотить в реальности всё те же архаические иллюзии о счастливом буржуазном браке, идиллической гармоничной любви через обретение двух половинок самого себя, продолжения рода и всех тех же сказок венского леса, в которых, по их мнению, утопает так называемое «натуральное сообщество». Геи и лесбиянки живут всё в той же кодировке мужского и женского, всё в тех же фантазмах обретения и утраты фаллоса, в тех же эдипальных конфликтах, а иной раз (когда, например, обвиняют мать в недостатке любви или задаются вопросом, что значит быть отцом, как героиня фильма «Курицы и цыплята») кажется, нуждаются в них гораздо больше рядового натурала.

Второе противоречие, свойственное ЛГБТ-идеологии, создаёт вопрос об ответственности. С одной стороны, они говорят, что гомосексуализм — это не болезнь и не проблема личности, но с другой стороны, они только и делают, что жалуются. С одной стороны, они говорят: «Важно понять, что сексуальная ориентация не является предметом выбора — это душевное состояние, существующее в человеке с момента его рождения и развивающееся вместе с ним». Оставим в скобках научную несостоятельность этого заявления и обратим внимание на его этические последствия. Коль скоро гомосексуалисты снимают с себя ответственность за свою сексуальную ориентацию, вместе с тем, они снимают и признание своего симптома. Ведь если гомосексуализм предопределён генетически, на чём вопреки медицинской точке зрения настаивает ЛГБТ-брошюра «Как понять», следовательно, его как раз можно и нужно лечить, так же как лечат (или в скором времени научатся лечить) все остальные генетические отклонения. Если же гомосексуализм является индивидуальным выбором человека, за который он несёт ответственность, — тогда и включается нравственное измерение: нельзя называть болезнью или генетической девиацией то, что человек самостоятельно выбрал. Например, патология строения ушных раковин передаётся генетически, поэтому медицина и генная инженерия будут бороться с такими врождёнными отклонениями, но никому и в голову не придёт пришивать назад отрезанное ухо ван Гога, поскольку он сам этого захотел. Только в ситуации собственного выбора симптома в нём появляется человеческое измерение, и только в этом случае к нему возможно этическое отношение. Коль скоро европейская цивилизация зиждется на мифах равенства и свободы выбора (и ЛГБТ-сообщества апеллируют