Врата Лимбрета - Робин Хобб

в последний раз она ела только ягоды и холодную воду из ручья. До этого - Цинмет в таверне. Это вернуло ее к вчерашнему утру, когда она в последний раз по-настоящему поела. Единственным чудом было то, что она не была голодна.

Она взобралась на сиденье своего фургона и открыла дверцу кабины. Темная кабинка фургона была полна домашнего запаха Вандиена, припасенной еды и их имущества. Она проскользнула мимо копченых сосисок, свисающих со стропил, и спустилась в свой маленький дом. Она легко двигалась в этом знакомом беспорядке, вытащила нож из-за пояса и потянулась к одной из свисающих сосисок. Нет. Не мясо. Ки положила нож на полку и уставилась на сосиски. Почему она никогда по-настоящему не видела в них мертвую плоть раньше? Ее охватило отвращение. Она провела рукой по своей длинной юбке, чтобы избавиться от запаха жирного мяса. Она обнаружила, что ей больше всего хочется немного сушеных фруктов и ломтик сыра. Чай был бы кстати. Она взяла свой чайник. Но мысль о том, чтобы развести костер на берегу серебристого ручья, сжигать мелкие растения и густой мох ради горячего напитка, заставила ее сжаться. Она тоже подумала о ярко-оранжевом пламени, пронзающем мягкую ночь, вылизывающем нежную тьму. Она поставила чайник на место.

Серебристая темнота за пределами каюты приветствовала ее. Сейчас она наэлектризовывала ее так же, как раньше успокаивала. Она поочередно откусывала кусочки фруктов и сыра, бродя вокруг своего фургона. Серые были такими же беспокойными, как и она. Они пришли просить кусочки сушеного яблока. Сигурд, грубый, как всегда, укусил Сигмунда за морду, пытаясь потребовать больше, чем ему причиталось. Но она разделила его равномерно, лишь укоризненно коснувшись бархатистого носа Сигурда. Доев остатки сыра, она сделала большой глоток из ручья.

Ее переполняло нетерпение. Ей хотелось, чтобы Вандиен подождал. Почему он пошел дальше? Дорога перед ней была тихой, а небо таким же серым, как всегда. Мерцание на горизонте было не рассветом, а тем же похожим на драгоценные камни сиянием, которое она заметила прошлой ночью. Всадник мог быть уже далеко впереди. Если она собиралась догнать его, то должна была отправиться прямо сейчас. По крайней мере, ошибиться в его маршруте было невозможно; она не проехала ни одного перекрестка. У неё в голове промелькнул вопрос, как люди добираются до своих домиков, которые она мельком видела ранее, но она отмахнулась от него. Это была не ее проблема, хотя она могла понять их нежелание превращать сладкий мох в засохшую дорогу.

Она тихо свистнула, и серые прибыли. Они огромными призрачными тенями скользнули по своим местам. Когда Ки потянулась за пряжками и ремнями, она необычно остро ощутила их огромные гладкие тела под своими руками. Даже раздражительный Сигурд был необычайно доброжелателен. Закончив запрягать, Ки почувствовала прилив ликования. Она была на пути к Вандиену и тому, что еще ее ожидало. К этим великолепным, манящим отблескам тайны, окаймлявшим горизонт. “Драгоценности Лимбрета”, - мягко отозвалась ее мечта. Ки улыбнулась своей фантазии. Она не была уверена, что ждет там, но с каждым мгновением это имело все меньшее значение. Теперь Вандиен был только частью этого.

Забравшись в повозку, она взяла поводья. Упряжка выехала на ровную и мягко сияющую дорогу. Колеса разворачивали свой путь по ней, грохот приглушался ровностью поверхности. Ки ощущала вибрацию в своем теле как музыку. Она прислонилась спиной к дверце кабины, поводья безвольно болтались в ее пальцах. Копыта серых не звенели и не цокали; был только глухой стук, стук, стук их легкой поступи. Они миновали пологие пастбища, а затем поля, явно возделанные, но не приносящие никакого урожая, который она бы узнала. Растения росли ровными рядами, листья кустов отливали здоровым голубовато-зеленым цветом даже в темноте.

Спокойные серые сумерки окутали ее теплом. Казалось, им не будет конца; она больше не смотрела на небо в поисках признаков рассвета. Лошади упорно брели вперед, казавшиеся такими же упрямыми в своей цели, как и сама Ки. Она подняла глаза к прерывистым проблескам у основания неба. Ей пришло в голову сравнение. Она закрыла глаза и слегка надавила на веки, пока не увидела на их фоне свет. Когда она снова открыла глаза, то с удовлетворением обнаружила, что огни и узоры полностью совпадают. Они принадлежали ей, эти далекие огни, предназначенные для Ки. Было немыслимо, чтобы она не пошла к ним.

Затем Сигурд замешкался, совсем чуть-чуть, и Сигмунд был вынужден вторить ему. Упряжка осторожно объехала кучу предметов на дороге. Одно высокое колесо мягко врезалось в густой мох, когда серые объезжали препятствие. Ки опустила взгляд, чтобы посмотреть, мимо чего они проезжают, ожидая увидеть корзину с продуктами, свалившуюся с телеги какого-нибудь фермера, или что-то в этом роде. Она непроизвольно дернула за поводья, и упряжка остановилась. Ки уставилась вниз, перегнувшись через борт своего фургона. Привычка заставила ее застопорить колесо и намотать на него поводья, прежде чем спешиться. На нее уставился щит Рустера.

Это было как брызги воды на лицо мечтателя. Она обнаружила, что ее неохотно тащат обратно к границам ее обычного мира. Перед ней были все доспехи воина и коня. Это была загадка, которую она не хотела разгадывать. И все же она была здесь, слишком странная, чтобы ее игнорировать.

С сомнением она подняла подбитую сорочку с вершины кучи. Она выпала из ее рук и упала мимо колен. Крупный воин. Ки оглядела пустую ночь, ожидая услышать чей-нибудь крик с просьбой оставить вещи в покое. Ничто не двигалось; никто не произносил ни слова.

Под кремовой сорочкой была легкая, но искусно выделанная кольчуга, издававшая приятный звон, когда она выскальзывала из ее пальцев. Здесь же лежали кожаные штаны с тяжелыми накладками и накладки, похожие на трубки, которые, по мнению Ки, защищали руки. К седлу из черной кожи были прислонены сапоги со шпорами. Из-за своеобразной конструкции седла оно выглядело крайне неудобным. Уздечка соответствующей конструкции была прикреплена петлей к луке. Другие пристегнутые предметы и металлические детали под седлом выглядели как легкая броня для лошади. Меч был жестким и тяжелым, выполненным в незнакомом стиле; его покрытые пятнами и изношенные ножны из темной кожи с металлической окантовкой свидетельствовали о регулярном использовании. А на щите горел ненавистный символ Рустера.

Ки позволила уздечке выскользнуть из ее пальцев. Она попятилась от кучи. Но прежде чем положить руку на фургон, чтобы подняться, она остановилась. Это было оскорбительно. Не только для нее самой. Эта груда воинского снаряжения, столь чуждая этому безопасному миру, была пятном на гладкой дороге. Как