Социализм для джентльменов - Бернард Шоу

нежели другие такие же прилежные работники, находящиеся в худшем положении. Таким образом он смог бы скорее начать делать сбережения и прекратить свою активную деятельность гораздо раньше их. Конечно, в тот момент, когда он оставил бы свое занятие, его права собственности должны были бы перейти к его преемнику. Но каким образом община могла бы решить кто должен сделаться этим преемником? Делалось ли бы это по жребию, или же нужно было бы бороться за право стать преемником? Или же разрешалось бы назначать себе самому преемников? В последнем случае он или назначал бы преемником своего сына, или продавал бы свое право назначения за очень большую сумму.

Кроме того, если бы он отказался от своего занятия, он все-таки остался бы владельцем своего дома, что могло бы быть для него, в виду положения этого дома чрезвычайно желательно. Этот дом мог быть построен, например, на Richmond Hill’е, и из его окон мог быть прекрасный вид на долину Темзы. Но в Richmond Hill’е не могут поместиться все те люди, которые охотнее жили бы там, чем в болотах Эссекса. Легко сказать: собственником должен быть тот, кто является фактическим работником; но. спрашивается: кто должен быть этим фактическим работником? Предположим, что это решается по жребию; что может в таком случае остановить выигравшего продать при, свободном обмене и всеобщей конкуренции свою привилегию за ее полную стоимость; Проблемы, подобные этой, индивидуалистический анархизм совершенно не разрешает. Он строит все свои теории на том предположении, что в стране все места одинаково хороши.

При системе трудовой собственности рента выражалась бы в ее первоначальной форме в разнице между ценой продукта и издержками на его производство; и таким образом собственники лучшей почвы могли бы получать за свои продукты более того, во что они обходятся и продать владение землей за капитализированную ренту. Если бы, например, самая плохая, но еще полезная земля была бы хотя только в три раза менее плодородна, чем самая хорошая земля, то владельцы этой хорошей земли могли бы на рынке трижды вернуть свои расходы по производству продуктов. Эта двестипроцентная прибавочная ценность была бы совершенно такой же земельной рентой, как если бы ее прямо, как таковую уплачивали герцогу Бедфордскому или Асторам, и имущество могло было быть так же легко продано, как всякая акция, дающая такой же дивиденд.

Здесь можно спросить, почему именно при самой плохой почве цены на продукты должны подыматься до стоимости их производства. Почему не установить стоимость производства при хорошей и дурной почве и не вычислить по такому расчету среднюю стоимость производства? Просто на просто потому, что только социализм может соединить в одних руках хорошие и плохие земли и вносит счета в одну и ту же главную книгу. При анархизме, который передает хорошие и плохие земли разным лицам, конкурирующим друг с другом, только сумма максимальной стоимости производства могло бы не приносить убытка владельцам плохой земли. И даже обработка наиболее плохой земли не начиналась бы ранее, чем поднялась бы цена. Дело произошло бы следующим образом. Предположим, что потребность населения в пшенице была бы более, чем удовлетворена жатвой, собираемой с лучшей плодородной земли. Свободная конкуренция в производстве пшеницы понизила бы цену на стоимость продукта или расходы по производству и менее хорошая земля осталась бы необработанной. Теперь представьте себе, что прирост населения возрос бы настолько, что требовалось бы слишком много пшеницы с хорошей земли. А так как в этом случае спрос превышал бы предложение, то цена на пшеницу повысилась бы. И если бы цена эта повысилась до стоимости производства пшеницы на менее хорошей земле, то уже стоило бы обрабатывать эту менее хорошую почву. И как только, вследствие все возрастающего прироста населения, был бы уже слишком обременен и этот источник, цена поднялась бы снова, пока опять стоило бы труда выращивать пшеницу на такой земле, которая по своей плодородности стоит еще ниже, чем второклассная. Но это понижение никоим образом не уменьшило бы плодородности лучшей земли, из которой пшеница добывается так же дешево, как и раньше, не смотря на повышение цены, распространяющееся на всякую пшеницу, доставляемую на рынок. Это значит, что владельцы лучшей земли вместе с приростом населения получали бы все возрастающую прибавочную ценность, совершенно так же, как теперь землевладелец пользуется все повышающейся рентой.

Английские читатели не должны смущаться понижением земельной ренты в их стране. Рента – в экономическом смысле – покрывает платеж за пользование землей для любой цели, для земельного хозяйства, или же для чего-нибудь другого, и городская рента возросла в ужасной степени. Естественный переход земельной культуры с более плодородной полосы земли на менее плодородную очень часто уничтожается открытием новых областей и их коммерческим присоединением при посредстве новых железных дорог и водных путей; совершенно так же, как английские земельная арендная плата, повысившаяся при распространении английского землевладения с хорошей на плохую землю, вновь понизилась при появлении на английском рынке американской и русской пшеницы.

На большое противоречие между фактами и теорией указывает кажущийся недостаток в тенденции к повышения цен на обыкновенный товар. Какой-нибудь предмет может быть гораздо дешевле, чем он был двадцать лет тому назад; и все-таки его сравнительная стоимость может быть колоссально повышена, благодаря тому обстоятельству, что средняя стоимость производства сильно понизилась вследствие введения машинного производства, лучшей организации работы, удешевленного сообщения с другими странами и тому подобного. Так например, введение машинного труда в бумагопрядильную промышленность увеличило производительную силу каждого человека в тысячу сто раз; и несколько лет тому назад президент железоделательного и сталелитейного общества сэр Джозеф Витворт утверждал, что одна Ноттингемская вязальная машина производит работу, которую прежде производило восемь тысяч кружевников. В изготовлении булавок, перьев и т. п. автоматическое машинное производство достигло такой степени изобилия вырабатываемых предметов, что их невозможно покупать по одной штуке, так как не существует ` такой мелкой монеты, чтобы можно было производить подобного рода торговлю. Предположим таким образом, что предмет, изготовление которого в 1850 году стоило в среднем пять пенсов, и который тогда продавался за шесть пенсов, теперь стал, по-видимому, вдвое дешевле, так как теперь его продают за три пенса. Но если и стоимость производства также понизилась на три полупенса, что ни в коем случае не является преувеличенным предположением, то цена на этот предмет по сравнению со стоимостью производства очевидно возросла чрезвычайно, так как теперь предмет продается за цену вдвое большую стоимости своего производства, тогда как раньше стоимость эта составляла пять шестых цены. Другими словами: излишек или прибыль, несмотря на кажущееся удешевление, для каждого отдельного