Водолаз Его Величества - Яков Шехтер

После погружения и обеда переходили в класс для практических занятий. Их вел Бочкаренко, сопровождая пояснения рассказами из обширного собственного опыта.

– Запомните, первое и главное дело водолаза есть умение правильно проверить аппарат перед погружением. Никому нельзя доверять, ни на кого нельзя полагаться. Только на свои пальцы и свои глаза. Любая неполадка может стоить вам жизни. А поэтому перед каждым спуском водолаз обязан лично провести полную проверку аппарата.

– Да, это занимает время. Да, не всегда оно есть, а начальство нервничает и всегда торопит. Но если вы захлебнетесь, оно просто пошлет вместо погибшего другого водолаза. Из-за неисправностей аппаратов я потерял трех товарищей и не хочу увеличивать этот счет. Вопросы есть?

Вопросов ни у кого не было. Авторитет Бочкаренко был непоколебим, каждое его слово матросы воспринимали как пророческое откровение.

– Если постоянно упражняться, – повторял Бочкаренко, – время проверки можно существенно сократить. Ни один из вас не выйдет из стен школы, пока не научится делать ее за пять-шесть минут.

После работы с аппаратами Бочкаренко учил матросов пользоваться водолазным аккумулятором Рукейроля и ремонтировать резиновые принадлежности скафандра. В кубрик возвращались еле живыми от усталости и, чуть придя в себя, принимались за повторение пройденного за день. С утра их ожидали безжалостные проверки, и горе тому, кто не мог правильно ответить на вопрос.

Артем чувствовал себя чужим. Хотя Бочкаренко вступился за него, устроив разнос, чтобы оградить от дальнейших приставаний, ничего, кроме личной признательности старшему водолазу, он не ощущал. Не было в нем ни патриотического восторга, ни радости сопричастности общему воинскому делу. Ему вовсе не хотелось умирать за государя императора, и к Отечеству он тоже не питал добрых чувств. Российская империя была для него не родина-мать, а родина-мачеха.

В пятницу после обеда Артема вызвал к себе командир школы. Фон Шульц занимал небольшую комнату, тесно заставленную шкафами с книгами и больше походящую на кабинет ученого, чем на служебное помещение капитана второго ранга.

– Вот что, Артем, – без обиняков начал он. – Я знаю, как ты ешь в столовой, знаю, что по утрам и перед сном молишься. Судя по всему, правила веры своей ты соблюдаешь.

– Так точно! – негромко ответил Артем.

– Уж извини, дружок, но при всем уважении к религии предоставить тебе отпуск в субботу не могу. Ради одного человека менять распорядок занятий тоже не пристало. Придется тебе потерпеть и как-нибудь договориться со своим Богом.

Артем вовсе не ожидал поблажки со стороны начальства, и слова командира школы его приятно удивили.

– Выходной день у нас воскресенье, – продолжил фон Шульц. – Мы всем отрядом с утра идем на молитву в Морской собор Святителя Николая, в пяти минутах от школы. Я тебя не приглашаю, но, если хочешь, можешь зайти послушать. Собор у нас очень красивый, и молитва весьма величественна. А ежели не захочешь, это время – свободное, погуляй по Кронштадту. Городок небольшой, но есть на что посмотреть. Рекомендую взглянуть на цветочную клумбу в виде якоря в Соборном саду. И на фонтан посреди клумбы, фигуры лягушек и аиста, из ртов которых бьют струи воды.

Фон Шульц усмехнулся.

– По причине нашей российской безалаберности кран для управления фонтаном установили в его центре. Чтобы открыть или закрыть воду, сторож каждый раз раздевается до исподнего. Тоже забавное зрелище.

Кавторанг помолчал и добавил:

– Слышал я, слышал о твоих успехах в учебе. Рад, что ты хорошо входишь в морскую науку. Уверен, что из тебя получится отличный водолаз.

Воскресным утром отряд в начищенных до блеска ботинках и в отутюженной форме отправился на молитву. Артем вышел вместе со всеми, но по дороге отстал и несколько часов гулял по Кронштадту. Полюбовался на клумбу и весьма подивился фонтану. В Чернобыле ничего подобного не было, увиденный впервые в жизни фонтан надолго привлек его внимание. Не спеша он прошелся вдоль обводного канала, оглядел доковый бассейн, о котором ему успел рассказать «буксир» Костя, посидел на чугунной скамейке в ажурной тени Овражного парка и через Пеньковый мостик вернулся в кубрик.

Воскресный обед для Артема ничем не отличался от будничного. Кормили в школе хорошо, но в первый же день он выяснил на камбузе (так по-флотски именовалась кухня), что кашу заправляют свиным жиром, а мясо в наваристых щах тоже, как правило, свиное. Поэтому питался Артем селедкой, хлебом и луком.

Шульц всегда возглавлял в отряде общую воскресную трапезу после молебна. Увидев тарелку Артема, он быстро смекнул, в чем дело, и после завершения трапезы велел повару каждый день варить для матроса Шапиро четыре яйца всмятку и несколько больших картошек, а вместо жиров выдавать десять золотников, или, по-новому, пятьдесят граммов, сливочного масла.

– Водолаз его величества должен быть выносливым и крепким, – сказал он, недовольно морщась, Артему. – Я не хочу требовать от тебя преступать уложения веры, но помни суворовское: в здоровом теле здоровый дух. А какой дух может быть у голодного водолаза?

Артем молчал, не зная, что ответить.

– Семья у тебя есть?

– Так точно!

– Зажиточные?

– Не так чтобы очень, но…

– Напиши им. Пусть присылают тебе деньги. В Кронштадте есть ваш храм, неподалеку от мечети мусульманской. Покупай там, что можешь есть, и питайся нормально. А пока перевод доберется… – Он вытащил кошелек, достал трехрублевый кредитный билет и протянул Артему: – Вот, возьми.

– Никак нет! – вскричал тот. – Я не могу!

– Бери, бери, это приказ, – свел брови фон Шульц. – Только погибших из-за недоедания водолазов мне в отряде не хватало!

Синагогу Артем нашел быстро. Существовала она уже много десятков лет, с той поры как по приказу Николая Первого Российская империя начала набирать еврейских рекрутов. Молились в ней мастеровые, рабочие Пароходного завода, санитары военно-морского госпиталя. Артема на молитву никто не отпускал, но раз в неделю Бочкаренко разрешал ему отлучиться на пару часов купить продукты.

В состав ежедневной обеденной порции входила чарка appelé – «столового вина», то есть сто пятьдесят граммов водки. Артем сразу объявил, что пить не будет, ему пообещали заменить ее деньгами, по восемь копеек за чарку, но, видимо, забыли, а он не стал напоминать.

И потянулись дни, похожие один на другой, заполненные до отказа, набитые под завязку. Скучать по дому и по стремительно отдалявшейся старой милой жизни Артем мог только после отбоя, когда, закрыв глаза, вытягивался на койке. Но стоило ему перенестись мыслями в родной Чернобыль, представить лица матери и отца, как они начинали таять и плыть, и теплое покрывало сна накрывало его лицо.

Через три недели Бочкаренко устроил