Собрание сочинений в двух томах. Том I - Довид Миронович Кнут

блужданий,

Прокисшие хлебы и горький сжигающий мед,

Глухие века пресмыканья, молитв и рыданий,

Пустынное солнце и страшный пустынный исход,

Мучительный путь сквозь пожары и дымы столетий,

Извечная скука, алчба, торжество и тоска,

Затем чтоб теперь на блестящем салонном паркете

Я мог поклониться тебе, улыбнувшись слегка.

Какие пески отдаляли далекую встречу,

Какие века разделяли блуждающих нас,

А ныне мы вместе, мы рядом, и вот даже нечем

Засыпать пустыню и голод раскрывшихся глаз.

И только осталось твое озаренное имя.

Как хлебом питаться им — жадную душу кормить,

И только осталось пустыми ночами моими

Звериную муку мою благодарно хранить.

Спокойно платить этой жизнью, отрадной и нищей,

За нежность твоих — утомленных любовию — плеч,

За право тебя приводить на мое пепелище,

За тайное право: с тобою обняться и лечь.

40. «О, упоенье крепкое: еще не полюбя…»

О, упоенье крепкое: еще не полюбя,

За радость допотопную уже предать себя.

Руки еще не трогая, уже торжествовать —

Предвидеть стол, и трапезу, и дружбу, и кровать…

…………………………………………

О, полнота последняя: ни слова не сказав,

Смотреть в твои прекрасные — пустынные — глаза.

41. «Два глаза — два окна в победоносный воздух!..»

Два глаза — два окна в победоносный воздух!

Я много лет их у Тебя просил!

Две вести о крылах, о чудесах и звездах,

Два обещанья радости и сил.

Два глаза — два окна, распахнутые настежь

В края невероятной полноты.

Две двери в очистительное счастье —

В очарованье райской наготы.

Два глаза — две страны, две радостные сферы

Бесстыдной и ликующей любви,

Два праведных луча, два страстных знака веры,

Два раза утвержденное: живи.

42. «Прочь, с дикой жизнью своею, с делами, с гробами своими…»

Прочь,

С дикой жизнью своею, с делами, с гробами своими.

Мне не нужен никто, а вам не хочу я помочь.

Ныне во мне пребывает любимое Имя.

Господи, научи счастье мое превозмочь!

Я отвергаю алчбу, унижение, жалость и холод!

Ныне открыта мне радость отчаянных лет.

Именем трудным моим свод небес потрясен и расколот.

Именем легким моим бедный мир окрылен и согрет.

Небо, сияй иль греми — я смеюсь над твоим приговором!

Земля, уходи из-под ног — я останусь средь гневных высот.

Светоносное Имя мое, среди яростной облачной своры,

Меня озарит торжеством, утвердит в пустоте, вознесет.

Многолюбимая,

Ты,

Прости, что убогие строки

Тенью твоею я ныне посмел освятить.

43. «Легчайшая, ты непосильным грузом…»

Легчайшая, ты непосильным грузом

Легла на дом, дела мои — и дни.

О, встреча встреч — мной был впервые узнан

Закон любовной древней западни.

И я пошел, я ринулся — безногий! —

Закрыв — уже ненужные — глаза,

Туда, откуда нет живым дороги —

В первоначальность, без пути назад.

О, Господи, какое просветленье!

О, Господи пытай меня, неволь —

Приемлю грех, приемлю искупленье,

Но дай еще послушать эту боль.

44. «Ее глаза хмелели: „требуй, мучай…“…»

Ее глаза хмелели: «требуй, мучай…»

И руки ждали ненасытных рук.

Но я не дрогнул пред мольбой могучей,

Непобедим, спокоен, строг и туг.

Что тех минут достойней, чище, лучше?

Противостать — и, счастью вопреки,

Стоять, глухонеметь и молча мучить

Нагие обреченные зрачки.

45. «Чаять нечаянных прикосновений!..»

Чаять нечаянных прикосновений!

Видеть, не глядя, все те же глаза!

Им предаваться до тла, до забвенья,

В них уходить без возврата назад!

Бросить в игру одичалое тело!

Рухнуть — и прянуть — и стать, не дыша… —

Разве затем ты на землю летела —

В неповторимом полете — душа?

Нет, я недолго у сердца любимой!

Я лишь затем у заманчивых ног,

Чтоб из любовной игры — нестерпимой! —

Снова восстать победителем мог.

И очищаясь от дел и желаний,

Вновь ухожу — на большие труды —

В холод и великолепье молчанья —Б

иться над глыбой словесной руды.

46. Ковчег

I

Я много дней его смолил,

Ночами щели конопатил,

Ночами камни, землю, ил

Носил в потемках по лопате.

И после долгих дней труда

Пришли обещанные сроки —

И взмыла дикая вода

Ковчег, уклюжий и высокий.

Ковчег плывет — и о борты

Напрасно бьются крики мира.

О, пенье нежное эфира

В краях нездешней высоты.

Подводные минуя камни

Людской корысти, снов и дел,

Я вдруг узнаю, как легка мне

Моя душа — и мой удел.

Плывем, поем согласным стадом —

Утробный рык, и писк, и крик! —

Нас ждет за Араратским садом

Большой и ласковый старик.

И не для вас, и не для рифмы

(Твоя игра, земная смердь!)

Страдания избегнем риф мы,

Преодолев живот и смерть.

Что мне ожоги ветра, зноя!

Я слышу розы и миндаль…

У райских врат предвижу Ноя.

Он щурит глаз, он смотрит в даль.

Плыву к тебе, плыву, товарищ,

Звериных, милых душ пастух.

Какие вина гостю сваришь

За ветер, страх и темноту?