Собрание сочинений в двух томах. Том I - Довид Миронович Кнут

class="stanza">

Ни о чем Тебя не спрашиваю.

Каждый день ухожу на завод.

Терпеливо ношу-изнашиваю

Мои дни, идеалы, живот.

21. «Молчу в тишине…»

Молчу в тишине,

Как скупой считает деньги.

Слышу — вкрадчивый снег

Засыпает лодки и веники.

Белый ветер, зноби.

Хлопья веселой злобы!

Все, что я знал и любил,

Лежит, как пятак,

Под сугробом.

Так —

В снежный четверг —

Я

Отверг

и

Угробил.

Я бы все обожал,

Как ржет коренастая лошадь.

Но полыхает пожар,

И в тумане лежит межа,

И во тьме, —

    Где смех,

    Где грех,

    Где дышит орех, —

Ножа

Острей и опасней

Напрасная

Ощупь.

Стою у моста.

Так пророк носил скрижали.

Стоит тишина у рта.

Ждет, чтоб губы сжались.

22. Апофеоз

Молчать.

Замкнуть непристойные губы.

На язык неподобный и грубый

Каленая ляжет печать.

В тишине,

Небывалой,

Огромной,

Глушительной,

Почтительно восстанут уши.

Слушать.

Господи, видишь:

Стою

Мал,

Нем,

Прост.

Аз есмь

Последний пес.

Аз есмь

Последняя гнида,

Сосущая Твое вымя…

Молчать.

Растопить в молчании душу.

Слушать.

И вот

В тишине

Мне

Весть:

Есть.

И вот

В тишине

Мне

Песнь:

Есть.

И вот

В тишине

Мне

Знак:

Так.

Светом тихим озарило —

Вешним духом закадило —

Горним счастьем осенило.

Рей,

Грей,

Благодатное.

Жги

Зги

Необъятные.

Даждь благодать

Всем, Господи,

Всем, мой Боже:

    — Чьи души в копоти,

    — На людей непохожим,

    — Странным-перехожим,

    — Всем харям и рожам

    Твоего улова.

Господи!

Не дышу.

Не стою.

Не смею —

В небесном ропоте,

В райском топоте,

Синеет —

Реет —

Слово.

Неизъяснимое.

Бесподобное.

Неповторное.

Вторая книга стихов

Обложка «Второй книги стихов» Д. Кнута с дарственной надписью Е. Циринской (Киршнер)

I

23. «Я не умру. И разве может быть…»

Я не умру. И разве может быть,

Чтоб — без меня — в ликующем пространстве

Земля чертила огненную нить

Бессмысленного, радостного странствия.

Не может быть, чтоб — без меня — земля,

Катясь в мирах, цвела и отцветала,

Чтоб без меня шумели тополя,

Чтоб снег кружился, а меня — не стало!

Не может быть. Я утверждаю: нет.

Я буду жить, тугой, упрямолобый,

И в страшный час, в опустошенном сне,

Я оттолкну руками крышку гроба.

Я оттолкну и крикну: не хочу!

Мне надо этой радости незрячей!

Мне с милою гулять — плечом к плечу!

Мне надо солнце словом обозначить!..

Нет, в душный ящик вам не уложить

Отвергнувшего тлен, судьбу и сроки.

Я жить хочу, и буду жить и жить,

И в пустоте копить пустые строки.

24–25. Музыка

Юрию Терапиано

1. «Огромный мост, качаясь, плыл в закате…»

Огромный мост, качаясь, плыл в закате,

Неся меня меж небом и землей…

Как вам сказать, обиженные братья,

Про тот большой сияющий покой.

То был восторг. Без мысли и начала.

Я в первый раз был счастлив и — один.

А там, внизу, вода едва качала

Меня и мост и счастье без причин.

2. «Путь мой тверд и превосходен жребий…»

Путь мой тверд и превосходен жребий,

И рука ведущая легка:

Хорошо гулять в блаженном небе,

Бережно ступать по облакам.

Растворяясь в благодати милой,

Шлю привет тебе, моя земля.

Ты меня поила и кормила,

В сонме звезд вращаясь и пыля.

Легок путь и благотворен жребий:

Вот я вновь на маленькой земле,

Вот я вновь в любви — и в трудном хлебе,

Вновь хожу в непостижимой мгле.

И когда отчаянью и тлену

Весело противостану я —

Это в сердце бьет прибой вселенной,

Музыка могучая моя.

26. «Исполнятся поставленные сроки…»

Исполнятся поставленные сроки —

Мы отлетим беспечною гурьбой

Туда, где счастья трудного уроки

Окажутся младенческой игрой.

Мы пролетим сквозь бездны и созвездья

В обещанный божественный приют

Принять за все достойное возмездье —

За нашу горечь, мужество и блуд.

Но знаю я: не хватит сил у сердца,

Уже не помнящего ни о чем,

Понять, что будет и без нас вертеться

Земной — убогий — драгоценный ком.

Там, в холодке сладчайшего эфира,

Следя за глыбой, тонущей вдали,

Мы обожжемся памятью о сиром,

Тяжеловесном счастии земли.

Мы вдруг поймем: сияющего неба,

Пустыни серебристо-голубой

Дороже нам кусок земного хлеба

И пыль земли, невзрачной и рябой.

И благородство гордого пейзажа —

Пространств и звезд, горящих как заря,

Нам не заменит яблони, ни — даже! —

Кривого городского фонаря.