Николай Караченцов. Глазами семьи и друзей - Андрей Николаевич Караченцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он вызвал начальника пониже, из тех, что связаны с образованием. Так школа Астапова получила статус государственного учебного заведения. Месяца через четыре звонит мне Астапов: «Слушай, ты бы приехал, посмотрел, что в твоей школе делается». (Он даже хотел назвать её моим именем. Так и сказал: «Давай назовём школу именем Караченцова». Я отбоярился: «Не надо, я живой… пока». Но моя именная стипендия в школе есть).
Поздней осенью я приезжаю во Дворец культуры города Красноармейска. Нетопленный зал, обшарпанное здание. Битком забитые людьми ряды, все сидят в пальто. Контингент – от шпаны до их родителей. Сажусь в зрительном зале, начинается представление. Гаснет свет, под потолком в осветительских ложах появляются ангелы божьи – дети от шести до двенадцати лет – и начинают из-под потолка прыгать в оркестровую яму. Мне становится худо. Ничего, все живые, все повылезали на сцену. Дальше на подмостках вместо высокого искусства началась чума, как сами дети говорят. Что они вытворяли, описать невозможно. Выяснилось, что спектр обучения искусству в школе более чем широк: от конного спорта до живописи, от фехтования до акробатики, от степа до актёрского мастерства, от хореографии до вокала. К тому же ещё и гимнастика плюс обычные школьные предметы. Самых больших успехов дети почему-то добились в степе. Вероятно, оттого что сам Николай Александрович Астапов им хорошо владеет.
Школа искусств Караченцова («ШИК»)
Николай Астапов, Алла Сурикова и Николай Караченцов
Поскольку он каскадёр, то прилично показывает довольно широкий эстрадный спектр: от фокусов с картами до жонглирования. Дети его боготворят.
Со степом они сначала победили в «Утренней звезде», потом стали выступать на разного рода фестивалях – сперва отечественных, затем международных. Дальше Астапов меня просит: «Коля, детям нужна концертная практика. Понимаешь, Коля, мы напишем на афише: «Школа искусств Красноармейска – ШИК», вряд ли полный зал будет. Лучше напишем: «Николай Караченцов, – а дальше: – в концерте принимает участие его школа искусств».
Я ему втолковываю: «Как же мы в концерте можем быть связаны друг с другом? Я готов ради детей – за копейки, бесплатно – пожалуйста. Но как соединиться? Сам посуди. Они, что, отдельно танцуют, а я отдельно от них пою?» С этого дня начинается ужасный процесс обучения «народного артиста». Дети меня учат степу. Всё это снято в какой-то телепередаче, как я обнимаю какого-то ребёнка: «Теперь она будет меня учить, будет моим строгим преподавателем». Для степа, как выяснилось, мало быть более или менее способным, координированным, танцевальным. Его надо ж… брать. То есть необходимо две тысячи восемьсот тридцать два раза всё повторить, тогда элемент может выглядеть неплохо.
Со мной и сам Астапов занимался, не только его воспитанницы. Одна девочка потрясла меня точными замечаниями – не знаю, откуда у неё такой глаз. Вероятно, она, как и её воспитатель, педагог от Бога. «У вас руки, – говорит она, – не ваши, Николай Петрович. Они у вас как тряпки болтаются, они вам мешают. Попробуйте ими тоже танцевать. В степе не только ноги участвуют».
Потихонечку, сам не знаю как, я в дело Астапова влип и этой школе помогаю. Теперь уже я хочу, чтобы о ней узнали. И когда мне приходили подходящие предложения, я устраивал так, что выступал вместе с её учащимися. Мы уже появлялись на главных площадках России. Выступали во Дворце съездов, в Кремлёвском дворце. Ребят показывали на телевидении. Сейчас телевизионщики хотят снять о них большую передачу. Если есть малейшая возможность, я стараюсь приезжать к ним в Красноармейск.
Теннис – это всё!
С теннисом я познакомился в детстве, когда отдыхал в Щелыкове. Любой творческий дом в те годы был немыслим без корта. Здорово играл в теннис Пров Садовский. А поскольку он меня называл своим сыном и мы с ним жили в одной комнате, я не мог не взять ракетку в руки.
Садовский многому меня научил в этой жизни, не только теннису, за что я ему бесконечно благодарен. Бывало, что маме удавалось приехать не на весь срок. А я сидел в Щелыкове с самого начала лета и до школы. Я знал наизусть все окрестности и очень гордился своим положением названного сына Прова Садовского. Садовский – уникальная человеческая фигура. Он не достиг больших актёрских высот, но нашел себе отдушину – Щелыково, и ею жил. Так и существовал – от лета до лета. Была у него ещё одна страсть – бега. Но бега – особая статья. Азарт ужасный, азарт не денежный, он игрок по натуре, и больше всего его привлекала атмосфера состязания. С бегов – знакомство с маршалом Будённым. Знаменитые артисты на ипподром ходили, но Пров считался фигурой особой, ему присылали оттуда программки.
Николай Караченцов и Крис Кельми
Теннис – такое же его увлечение, как ипподром. В Щелыкове я в первый раз увидел на корте людей, размахивающих ракетками. Я спросил, что они делают. Мне дали ракетку, поставили к стеночке, объяснили. И потихонечку я втянулся… Никогда теннисом специально не занимался, но влюбился в него тут же, раз и навсегда. Случались моменты, когда теннис по ряду обстоятельств уходил из моей жизни. Я не мог играть в институте; не мог и в первые годы в театре: учился и работал круглосуточно; не мог, когда сильно травмировал ногу.
После очередного теннисного перерыва как-то бреду по Питеру, возвращаясь из студии в гостиницу. Съёмка проходила в первую смену, то есть с восьми утра до трёх-четырёх дня. А рядом с «Ленфильмом» – корт, там люди играют. Я спросил у кого-то из тренеров: «У вас нет лишней ракетки, я о стенку постучу?» Дали. И мяч в придачу. Стою, стучу им о стеночку. А рядом собрались люди, и им, поскольку это теннис, четвёртого не хватает. Игра же интеллигентная, не на троих. Они посмотрели, как я маюсь у стенки, и предложили:
