Лишний - Дмитрий Болдин

долго молчит, а потом я слышу его всхлипывания, и он мне тихо говорит, что Катя скоро проснется. Мы прощаемся, и я кладу телефон на кровать рядом с собой.

Солнце начинает светить так сильно, что я опускаю голову. Сижу и представляю себе то место, где был найден Алекс: железная дорога, по которой проносятся поезда, напротив высотки, где Алекс жил сперва с родителями, а после уже один. Стальные, раскрашенные граффити заборы, плита, за которой его кто-то хотел спрятать.

Я ложусь на кровать и закрываю лицо руками.

Когда мама просыпается, я сообщаю ей страшную новость. Она медленно проходит в гостиную, опускается на диван и молча сидит, смотря отрешенно на журналы, раскиданные по столику, а потом я замечаю, как по ее щеке пробегает слеза, которую она не утирает. Она смотрит в одну точку, а я массирую висок и пытаюсь зацепиться за что-то взглядом, чтобы не видеть слез мамы. Мы сидим молча, пока она не поднимается и не направляется в сторону холодильника, из которого достает бутылку свежевыжатого апельсинового сока. Наливает в стакан и спрашивает:

— Когда похороны?

— Я еще не знаю, думаю, на днях, — отвечаю я.

— Скажи мне потом, — говорит она.

Мы молча сидим минут пятнадцать, пока из комнаты не выходит заспанная Юля, которая зевает и спрашивает:

— Вы чего?

Я смотрю на нее и пытаюсь собраться с силами, чтобы сказать печальную новость, а потом происходит все само собой.

— Алекс умер, — говорю я.

Юля стоит в коридоре, смотрит на нас с мамой, закрывает лицо руками и уходит обратно в комнату. Мама возвращается на диван и все время смотрит в одну точку на выключенном телевизоре, а мне настолько плохо, что хочется, чтобы кто-то переключил этот черно-белый канал.

Звонит отец. Я долго не беру телефон, но он так продолжительно вибрирует, что мне приходится принять вызов. Подношу трубку к уху и долго слушаю молчание на том конце, потом сам его и нарушаю.

— Да, — говорю я.

Я слышу дыхание, а потом голос отца:

— Привет… Андрей, — говорит он.

— Привет, — отвечаю ему.

— Мне очень жаль… — продолжает он. — Я узнал новость про Алекса, и… — отец тяжело вздыхает, — и это ужасно. Я знаю, каким близким другом он был для тебя… все-таки сколько лет вы… мы все дружили, — отец медленно и тихо произносит каждое слово, — и каким он хорошим был парнем. Я помню его еще маленьким: как он приходил к нам, как мы все вместе гуляли. Я не могу поверить в это все, — говорит отец, а я смотрю на джерси с подписью Ягра и собираюсь с силами, чтобы продолжить этот разговор.

— Я тоже не могу в это поверить, — отвечаю я.

Отец делает глоток чего-то и продолжает:

— Андрей, прими мои соболезнования. Если нужна какая-то помощь, то просто скажи.

— Спасибо, но уже ничем не поможешь, — отвечаю я.

— Понимаю… а Юля и…

— Они знают, — перебиваю я отца, — я сказал.

— Хорошо. Думаю, сегодня скажут, когда похороны будут. — Делает паузу и собирается с силами. — Ты недавно звонил мне, — продолжает он, — говорил о кассетах.

— Да, звонил.

— Я не знаю, что ты хочешь там увидеть и понять, если честно. Но давай я тебе передам одну кассету, если тебе так хочется…

— Давай.

— Если хочешь, можем встретиться. Или отправлю к тебе помощника, — говорит он.

— Ты же пойдешь на похороны?

— Да.

— Давай там заберу?

— Хорошо.

Я перевожу взгляд с хоккейной майки на свой стол, замечаю, что на электронных часах горит 14 июля — день рождения отца.

— Береги себя, — говорит отец, — до встречи! — Он собирается повесить трубку, но я его останавливаю:

— Пап…

— Что, Андрей?

— С днем рождения! — говорю я.

Отец вздыхает и отвечает:

— Спасибо, Андрей… спасибо.

Гудки.

За дверью слышу Юлины шаги — она потом открывает входную дверь и уходит, а я поворачиваюсь на стуле в сторону окна и долго смотрю на две перекрещенные белые линии высоко в небе.

Я достаю из шкафа свои старые вещи: голубые джинсы, белую футболку и клетчатую рубашку поверх. Ее мне когда-то привезла Катя из Европы. Беру Vizoteque и отправляю по паре капель в каждый глаз. Смотрю в зеркало, в котором вижу себя образца двухлетней давности, и вроде бы внешне ничего не изменилось, но внутренне стало тяжелее. Заказываю такси. Выхожу из комнаты и вижу маму, по-прежнему молча сидящую на диване. Она поворачивается в мою сторону и отрешенно спрашивает:

— Ты куда?

— Мне надо встретиться… надо с Катей увидеться. — Начинаю обуваться.

— Будь осторожен. — Мама закидывает голову на спинку дивана.

— Конечно, мам. Все будет хорошо, не волнуйся. Я поехал. — Я беру ключи с очками с полки, отправляю их в карманы джинсов, а мама вскидывает руку в воздух и плавно машет ею.

На улице жду такси и вспоминаю, что нет сигарет, а в магазине у дома большая очередь. Приезжает желтая машина, ныряю на заднее сиденье. Таксист в старой рубашке и со шрамом на щеке смотрит маршрут, потом поворачивается ко мне, а потом снова к лобовому, жмет на газ.

Я прижимаюсь головой к стеклу — за окном проносятся машины, люди, судьбы. В голове по-прежнему образ мамы, которая медленно садится на диван и начинает тихо плакать, а потом смотрит в одну точку; Юля, которая уходит в свою комнату и захлопывает дверь; убитый голос Артема, который рассказывает мне, что нас стало еще меньше. Потом я вспоминаю, как Алекс приехал за мной ночью и повез на Воробьевы горы, где мы с ним выкурили косяк и мало говорили, когда ему, наверное, хотелось поговорить побольше, но почему-то не вышло.

Над строящимися высотками в районе Пресни сверкает молния, а через несколько секунд раздается приглушенный раскат грома, и я откидываюсь на спинку, замечая, что водитель через зеркало заднего вида смотрит на меня, а потом снова возвращается к дороге.

— Что такой грустный? — спрашивает он, убавляя громкость плеера, из которого доносятся какие-то итальянские голоса 80-х. Я достаю очки из кармана, надеваю их и только потом с неохотой отвечаю:

— Я всегда такой.

— Случилось что-нибудь? — спрашивает таксист, уже не глядя на меня.

— Я не понимаю, — отвечаю я и приоткрываю окно.

— Можешь покурить, — говорит он, а я вспоминаю, что сигарет у меня нет.

— Нечего, — тихо отвечаю ему.

— Момент. — Таксист тянется к бардачку и достает оттуда пачку. — Держи, кто-то тут недавно оставил. Покури, если подойдут.

Я беру пачку, замечаю, что в ней лежит еще и зажигалка, достаю вместе с сигаретой.

— Спасибо, — благодарю водителя и закуриваю, глядя куда-то в небо, в котором много черных птиц, и всю дорогу я курю одну за другой, стараясь не думать ни о чем, но выходит так, что не думать просто не получается.

Я попросил ручку у соседа-психолога, чтобы заполнить пару бланков. Он достал ее из внутреннего кармана пиджака и спросил, часто ли я думаю о будущем. Я ответил, что до недавних времен я о нем думал каждый день, а теперь мне кажется, что так