Лишний - Дмитрий Болдин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катя заходит в квартиру с вопросом «Как ты?», а я наливаю в стакан с пакетиком чая кипяток, который попадает мне на руку, но я даже не чувствую.
— Так себе, — говорю я, наливая кипяток во второй стакан.
— Что у тебя? — спрашивает она и разувается в коридоре.
— Хочу кое-что понять, но не понимаю, что и как…
Катя проходит в гостиную и падает на диван, а я ставлю ее стакан на журнальный столик, а сам сажусь на столешницу и смотрю, как Катя потягивается.
— Что делала сегодня?
— Ничего. А ты?
— Ходил с Юлей по магазинам.
— Класс. А где она, кстати?
— Где-то с подругами шатается. — Я делаю паузу. — Юля мне сегодня рассказала историю, про которую я никогда не слышал, — говорю я и делаю глоток чая. — Про Алекса!
— Она что-то знает? Она знает, где он?! — Катя поворачивает голову в мою сторону и смотрит сквозь меня.
— Нет. — Я делаю второй глоток чая. — Не знает.
— А что рассказала тогда? — спрашивает Катя, и мне кажется, что она напрягается.
— Что Алекс — насильник.
— А-а-а, — Катя уводит взгляд в сторону окна. — Ну, это было давно.
— Ты знала?
— Да, — отвечает Катя.
— Почему про это никто мне не рассказывал?
— А ты с кем-то общался?
— Ну а сейчас?
— А что об этом сейчас говорить? Это было давно.
— Ну все равно. Алекс — наш друг.
— Ну тогда надо у него спросить, почему он тебе про это не говорил. Как появится, спроси его. — Катя смотрит на свои ноги. — Он наверняка тебе про это расскажет.
— А что тебе об этом известно? — спрашиваю я.
— Немногое, — говорит она и зевает. — Ну и вообще, пожалуйста, давай не будем. Пусть он появится и все расскажет сам, умоляю. Там все закрыто уже и разрулено.
— Кать, блин, но я только сегодня этот весь этот ад узнал про друга, который куда-то, блядь, еще и пропал!
— Андрей! — Катя резко поворачивается ко мне. — Это было давно. Давно! Слышишь?
— Какая, в пизду, разница, Кать! Это же было! Я даже не знаю, что ему сказать, когда он объявится.
— Ничего не говори.
— Это как?
— Ну вот так, просто не вспоминай прошлое, Андрей. — Катя трет одной ногой другую, а потом рукой поправляет волосы. — А если что-то и хочешь вспомнить, то попытайся что-то хорошее. Оно же тоже было. Наверное.
Я сижу, смотрю на стакан с чаем и не понимаю, почему Катя и Юля не хотят рассказывать об Алексе. Поднимаю взгляд и снова поглядываю в сторону Кати, которая что-то печатает в телефоне, а потом, замечая меня, кладет его в карман и смотрит на меня.
— Андрей, сядь, пожалуйста, рядом.
Я оставляю стакан на стойке и подхожу к Кате. Она убирает ноги, чтобы я сел на диван, но я сажусь на пол и откидываю голову, на которую она кладет свою ладонь и начинает трепать мои волосы.
— Андрей, давай не будем о плохом прошлом. Мы все наделали ошибок. Зачем это ворошить?
— Но я просто хотел узнать…
— Узнай лучше что-то хорошее.
— А оно есть?
— Не знаю. Но его можно придумать.
— Это как?
— Ляг рядом со мной.
— Кать…
— Просто ляг, пожалуйста.
Я поднимаюсь с пола и ложусь рядом с Катей. Она рукой обнимает меня, а головой утыкается в плечо и глубоко вздыхает.
— Что будет дальше? — спрашиваю я, глядя на огни люстры на потолке.
— Я не знаю, Андрей. Надеюсь, что ничего плохого. Ты улетишь?
— Да. На днях.
— А когда вернешься?
Я не знаю, что сказать, потому что возвращаться я не хочу, но мне кажется, что такой ответ ее заденет, и поэтому ничего ей не отвечаю.
— Ты не вернешься?
— Кать, здесь как-то все трудно.
— Вернись хотя бы в себя прежнего.
— Я и есть прежний.
— Нет, ты был другим.
— Каким?
— Просто другим.
Я беру со столика планшет и провожу пальцем по горящей на сенсорном экране иконке в виде лампочки, глядя, как огни люстры плавно потухают над нами. И когда они совсем перестают гореть, я бросаю планшет на пол и закрываю глаза. В кармане Катиных шорт пару раз вибрирует телефон, но она не обращает на это внимания.
Пару дней я был еще в Москве, но скорость времени была такой, что солнце пропадало в ночи спустя несколько часов после того, как я открывал глаза. Было много слез мамы и много мата папы, были постоянные люди из фирмы отца у нас дома, были люди в фуражках, были передачи коричневых конвертов, были постоянные звонки папе и маме и снова много мата. Те дни я провел в своей комнате и только изредка выходил в туалет. Телефон у меня отобрали. Мама была уже в отпуске, но никуда не полетела. Отца я видел всего пару раз. Однажды я пересекся с ним взглядом, когда он сидел с какими-то людьми за столом, а второй раз — когда он без стука зашел ко мне в комнату и рассказал алгоритм действий в ближайшее время. Позади него стоял какой-то человек в дорогом костюме и постоянно кивал, глядя на меня, а когда этот человек вышел кому-то ответить по телефону, отец наговорил мне много грубостей и сказал, что я ничего не умею делать, кроме как разрушать построенное, и что однажды я разрушу самого себя и, по его мнению, это будет не самый плохой вариант, так как жертв будет меньше. А я лежал и слушал его абсолютно без эмоций, потому что их не было совсем. Однажды в комнату зашла Юля, легла рядом и обняла меня.
— Ты же вернешься? — спросила она.
— Конечно, — ответил я, едва сдерживая плач, а она прижалась сильнее.
— Ты же хороший, — сказала она, но я промолчал.
Она обняла меня еще крепче и уткнулась своим носом в шею. А я смотрел в темное окно и долго плакал.
В аэропорт меня вез водитель отца и всю дорогу молчал, а я сидел на заднем сиденье и не мог собраться, чтобы о чем-то вообще подумать. Водитель провел меня через регистрацию, потом кому-то написал, развернулся и ушел. Я выпил две бутылки колы и съел большой бургер с беконом, потом покурил в туалете, купил черные очки-авиаторы, увидел двух знакомых, но, когда они заметили меня, резко развернулся и прибавил шаг.
В самолете я принял снотворное, но так и не смог уснуть.
Когда Катя собиралась уходить, на улице было уже темно, а дома, кроме нас, никого. По телевизору крутят сюжет о том, как двое детей где-то в Перми нашли голову человека рядом с дорогой и принесли ее в дом. Катя становится под вытяжкой и закуривает ментоловый «Вог». Я беру у нее затянуться, потом достаю целую и тоже закуриваю.
— Вообще так странно, — говорит она, — казалось, еще вчера все были вместе, а сейчас уже нет… Все перевернулось внутри нас. — Катя выдувает дым под вытяжку. — Но, может, так и должно быть, в принципе. Что ни делается — к лучшему, так говорят.
—
