По дорогам России от Волги до Урала - Поль Лаббе

обрусевшие, они исповедуют православие, отличаются честностью и трудолюбием. Пользуясь случаем, замечу, что в этнографическом отношении Россия представляет собой мозаику, состоящую из множества народов.

Башкирки из Кипчак-Аскарово

Не успел я сойти с повозки, как ко мне сразу потянулось множество рук. Меня отвели в дом радушного муллы, выбрали самого лучшего барана, затем один башкир связал его, бросил на землю и быстро полоснул ему ножом по горлу. Животное несколько раз дернулось, из его горла хлынула кровь, и раздался хрип. Голодные и полудикие деревенские собаки стали жадно лакать этот кровавый ручей. Я решил сделать сельчанам подарок и сказал, что хочу купить у них барана и пригласить всех на пир. Башкиры сказали, что сами могут угостить меня, но, увидев в моих руках деньги, согласились.

В этот момент я услышал голос муэдзина, призывающего людей на молитву. Забыв обо мне, все сразу побежали надевать свои тюрбаны, а потом поспешили в мечеть. Я последовал за ними. Мулла, как обычно, пропел молитвы, и правоверные, оставив обувь на крыльце, несколько раз коснулись лбами земли.

Вернувшись домой, я узнал, что меня ожидают музыканты. У одного из них был кубыз – маленький диковинный железный (реже – деревянный) инструмент, который помещают в рот и заставляют вибрировать пальцем. Он встречается у всех азиатских народов от Урала до Тихого океана. Другой исполнитель пришел с кураем – длинной камышовой флейтой, на которой он искусно аккомпанировал певцам.

В башкирских домах всегда множество мух, блох, клопов и тараканов, коих русские называют пруссаками, а пруссаки – «русскими». В комнате, где мне устроили концерт, мух было несметное количество. Они вились вокруг покрытого жиром и грязью лица кураиста, заползали ему в ноздри и уши, а он невозмутимо продолжал играть. Видимо, из-за слоя грязи на своей физиономии он их не ощущал. Меня заинтересовало, о чем он поет. Оказалось, что про мой приезд и свою симпатию ко мне и Гавриилу Эдуардовичу. Затем башкиры принялись плясать, но их грузные движения показались мне неуклюжими и заурядными, напомнив солдатские и русские танцы.

Внезапно один старик встал и представился:

– Меня зовут Гали.

Ответив ему, я вновь переключил свое внимание на артистов, но он крепко схватился за мой рукав:

– Я хочу кое-что тебе рассказать. Лет двадцать назад к нам в деревню приезжал важный генерал вроде тебя, и знаешь, Ваше превосходительство, что он сделал? Он дал мне рубль, чтобы я угостил всех кумысом!

Поняв намек и не желая оказаться скупее того генерала, я вручил этому башкиру полтора целковых.

Однако хитрый старик не унимался и стал называть меня «Ваше высокопревосходительство»[156]. Мне пришлось угостить кумысом всех присутствующих. Приняв на грудь, они развеселились и стали горланить песни.

Наконец я, Гавриил Эдуардович и приютивший нас священнослужитель остались одни. Дабы освежить воздух в комнате, я брызнул на пол несколько капель одеколона. Изумленный мулла, впервые в жизни видевший эту жидкость, попросил меня налить ее ему на руки, и не успел я опомниться, как он стал натирать ею свое лицо. Естественно, у него сразу же защипало глаза, физиономию всю перекосило, но он не разозлился, а с радостным визгом выскочил вон из комнаты. Через несколько минут ко мне заявился его сын и тоже попросил дать немного этой дивной воды. Получив ее, он тоже натер себе лицо и побежал рассказывать всем о своих приятных ощущениях.

Тем временем на деревню опустилась ночь. Задумчиво взглянув на широкий дощатый настил[157], на котором предстояло спать, я поделился своими опасениями с кучером:

– Только бы не было клопов!

Антонов, услышав меня, отдал честь и, щелкнув каблуками, побежал к двери. Широко распахнув ее, он громко крикнул:

– Эй, мулла, поди-ка сюды!..

Тот явился незамедлительно.

– Слышь, ты, у тебя есть клопы? – грозно спросил у него Антонов.

– Нет, – невозмутимо ответил священнослужитель, – тараканов много, а вот клопов совсем нет!

После этого я спокойно растянулся на настиле. Над моей головой с потолка нависали бараньи шкуры и шелковые бухарские халаты, на стене белели часы (большая редкость в башкирских избах), которые, о чудо, шли! Вокруг них были приколоты цитаты из Корана, различные картинки и план Мекки.

На улице царила мертвая тишина, иногда прерываемая лаем собак, чуявших рядом с деревней волков, и вскоре я погрузился в глубокий сон в избе двух служителей Магомета, одному из которых, молодому, завтра предстояло меня сопровождать.

Мурзагуловский мулла был благоразумен и воспитан, завсегда любезно отвечал на мои вопросы, но, несмотря на свое добросердечие, всякий раз чего-то не договаривал. Он старался не отзываться плохо о русских, не хотел ворошить старые обиды, и, боясь сказать лишнего, отсылал меня к другим информаторам. Замечу, кстати, что если башкиры чего-то не понимают, то стараются этого не показывать. Этнографические реалии, объяснения топонимов, разъяснения нравов и обычаев, древние легенды, песни и народные пословицы, которыми столь щедро делятся киргизцы или туркменцы, из башкир выудить практически невозможно. И тут нет никакого их злого умысла: они просто-напросто не знают и не хотят ничего знать об этом.

Они сочиняют песни прямо на ходу, снабжая их привычными для них мелодиями. Слова их сводятся к тому, что лес вокруг красив, а всякий гость желанный. Но особенно они любят скорбеть о своем прошлом. По вечерам, собрав вокруг себя сельчан, я расспрашивал стариков о годах их юности (у башкир судить о былом могут только седовласые), и они рассказывали мне о больших скачках по праздникам, охоте на волков, которых преследуют на лошадях до тех пор, пока зверь не падет от изнеможения, ловле птиц соколом, сидящим на кулаке, легендах, сказываемых летними звездными ночами у войлочного шатра в таинственной степи. Сколь печальными становились лица присутствующих, когда старики вспоминали о вольных временах. Я думаю, что все сегодняшние невзгоды этого народа обусловлены тем, что он живет одними лишь воспоминаниями о прошлом, не желает стать поактивнее и преодолеть в себе лень, чтобы выйти из нищеты и голода.

– Мои прихожане ужасно невежественные, – объяснял мне мулла, – но они хотят жить по заповедям ислама, и нам, муллам, следует помогать им в этом!

Антонов, полицейский-мордвин

Хотя башкиры по религии – мусульмане, они не являются фанатично преданными этой вере, но легко могут ими стать. Эти бедняжки и впрямь невежественные, их нельзя назвать хорошими людьми, но и плохими тоже. Рано или поздно они должны были попасть под чье-то влияние, и так случилось, что их поводырями