По дорогам России от Волги до Урала - Поль Лаббе

пароход буквально кишел. Питание для пассажиров было из рук вон плохим, чего не скажешь об упомянутых тварях, которые вдоволь попили нашей кровушки.

Уфа напоминает амфитеатр, сооруженный на берегу Белой. Сегодня в городе проживают 60 000 жителей, и у него хорошие перспективы для развития по причине очень удобного расположения между Уралом и Сибирью. Под вечер я прибыл в городскую гостиницу, где мне пришлось более двух часов выслушивать рассказ ее хозяина об Уфе, губернии и Транссибирской железной дороге. Наконец, когда его лекция завершилась, я, уходя в свой номер, не удержался и спросил его, почему он говорит со мной по-русски.

– Но мне показалось, что Ваше произношение не совсем французское, – ответил мне он.

Только теперь мы поняли, что оба являемся уроженцами Франции.

Посетив уфимского губернатора Богдановича (к несчастью, убитого в прошлом году)[137], я поделился с ним своим желанием изучить местных башкир, и он порекомендовал мне побывать для этого в Стерлитамакском уезде. По словам губернского главы, там проживают как степные, так и горные башкиры, и можно воочию увидеть плоды русской колонизации. Площадь уезда составляет 1 917 358 десятин земли[138]. Всероссийская перепись населения, проведенная в 1897 г., показала, что в Уфимской губернии проживают 2 277 108 душ обоего пола, из которых 1 059 126 составляют башкиры, русского духовенства там намного меньше, чем мусульманского: на 19 890 мулл приходится только 5 388 православных священников.

Губернатор поручил уфимским муллам из татар (татарских работников и торговцев в Уфе довольно много) рассказать мне об обычаях и нравах башкир. Я надеялся получить от них интересующие меня сведения, но муллы, видимо, отнеслись к этому распоряжению без энтузиазма и приняли меня довольно прохладно. Губернатор предоставил в мое распоряжение офицера полиции, якобы хорошо знающего этот край, но я сразу понял, что этот полицейский любит приврать, чтобы набить себе цену, а рекомендованный мне мулла не хочет делиться со мной информацией из принципа. При этом они оба ненавидели друг друга.

Город Уфа

– Опасайтесь этого муллу, – шептал мне на ухо офицер, – он порочен, как обезьяна!

– Остерегайтесь полицейского, – загадочно поучал меня татарин, – он хитер, как лис!

Но однажды они все же пришли к согласию. Мы встретились втроем в ресторане. Мулла пил только пиво, так как употреблять что-то покрепче ему запрещает религия. Но офицер незаметно подливал в пиво водку и поглощал эту ужасную смесь вместе со своим противником. Не в состоянии смотреть на это безобразие, я решительно поставил свой стакан на стол и, когда оба заклятых врага, целуясь в губы, стали клясться друг другу в вечной дружбе, вышел на улицу. Однако на следующий день они вновь враждовали!

Видя, что в Уфе больше делать нечего, я выехал в Стерлитамакский уезд, попутно намереваясь побывать в Белебеевском, Уфимском и Верхнеуральском уездах. За исключением горной части путешествовать по губернии легко, по крайней мере если двигаться по почтовому тракту, идущему от Уфы до Оренбурга вдоль Уральских гор. Однако я предпочел ехать по бездорожью, чтобы побывать в глухих деревнях.

В маленьком городке Белебее, являющемся административным центром уезда, я в качестве слуги и переводчика взял полицейского, на вид полурусского-полутатарина. Это был суровый, вечно хмурый и очень грязный башкир, который умел только командовать. Во время войны с Турцией[139] служа денщиком какого-то генерала, он побывал в Петербурге.

– Как же ты нашел дорогу в столицу? – удивился я.

– Не знаю, мы прибыли туда вечером, а уехали ночью. Все это время генерал кутил, а я охранял его комнату, так что Петербурга мне увидеть не удалось.

Город Уфа

Я поинтересовался у него, что он думает о своих собратьях-башкирах.

– Прежде это были славные люди, – ответил он мне, – а теперь совершенно испортились: пьют и курят!

– Но я не видел среди них курящих!

– Так они это делают втайне друг от друга.

Служака говорил мне правду, но сам был не лучше: он пил так много, что через несколько дней я вынужден был его прогнать.[140]

Из Белебея я отправился по железной дороге в Шафраново[141], маленькую станцию вблизи татарской деревни Слак[142]. Это селение расположено у подножия невысоких гор, на которых один уфимский врач организовал кумысолечебницу[143]. Аналогичные заведения существуют по всей губернии, и петербургские и московские врачи посылают сюда легочных больных лечиться кумысом, то есть скисшим кобыльим молоком. Лечебный кумыс малоприятен на вкус, и поэтому некоторые пациенты предпочитают проходить курс лечения непосредственно у башкир. Впрочем, в башкирском кумысе содержится гораздо меньше питательных веществ, чем в киргизском.

Оставив Слак в тот день, когда на ярмарку в нее съехались крестьяне со всех окрестностей, я, направляясь в тарантасе к реке Дема, оказался в долине, засеянной кое-где колосящимися пшеницей, рожью, овсом и просом. 1898 г. был неурожайным, на страну обрушилась страшная засуха, и уже в августе в губернии начался голод.[144] На первый взгляд пшеница и овес выглядели как обычно, поля колосились, но зерна оказывались пустыми. Достигнув Демы, изобилующей рыбой достаточно широкой и глубокой реки, я переправился через нее по примитивному мостку из веток и очутился у ворот первой встреченной мною башкирской деревни, носящей название Кипчак-Аскарово[145]. Я не оговорился – именно у ворот, ибо почти все башкирские, как, впрочем, и русские деревни, обнесены оградой с воротами.

Вероятно, башкиры живут здесь издревле, являясь, возможно, потомками массагетов[146], которые, согласно Геродоту, промышляли охотой и раз в год превращались в волков. Сейчас они превратились в башкир, и трудно сказать, стало ли им от этого лучше. Вражеские нашествия пронеслись рядом с ними, почти не повлияв на их жизнь; они не подверглись влиянию цивилизации, как были дикими, так и остались. Служа в русской армии, они так и не выучили русского языка, но зато переняли все пороки русских. Некоторые из них принимали участие в последней кампании против Турции[147], но плохо помнят о ней или, возможно, просто не хотят говорить об этом, ведь война против султана греховна для мусульман. Старики-башкиры рассказывали мне, что давным-давно их предки ходили в далекую и дикую страну, в которой вынуждены были питаться травой и подошвами сапог. Речь в этих рассказах шла о событиях 1815 г., а «далекой и дикой» страной, название которой мои собеседники уже не могли вспомнить, была Франция