По дорогам России от Волги до Урала - Поль Лаббе

башкир, которые прибегают к подсиживанию, клевете и доносам друг на друга, чтобы их получить. Поэтому уездные исправники и председатели земских управ часто ошибаются и останавливают свой выбор на наименее достойных претендентах. Конечно, никакой власти у этих башкир нет. Им, в частности, дозволено быть полицейскими старостами, которых от имени уездных и земских начальников контролируют сотские и десятские, а также всецело подвластными председателю земской управы старшинами и судьями.

Земский начальник составил для меня маршрут поездки, ибо только он знал, где в это время года находятся башкиры-кочевники. До Макарово[176] мы добрались по проезжей дороге, на околице нас уже встречал башкирский старшина[177]. Он принадлежит к одному из богатейших семейств Башкирии, прослушал краткий курс лекций в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе[178], из которого, скорее всего, мало что понял[179]. Это был простоватый, но чуть более развитый, чем остальные, туземец. Я имел несчастье потрогать маленькую грубую статуэтку, стоявшую в углу его комнаты, что привело его в ужас. Сопровождавший меня другой башкир сказал, что эта кукла является оберегом, к которому могут прикасаться только правоверные.

Мы вышли с Антоновым на улицу.

– Ну и дикари! Нет, барин, они определенно дикари! – сокрушался он. – И каким образом этот грязный деревянный болванчик может принести кому-то вред? Ха-ха-ха! Я сейчас умру со смеха. Не знаю, барин, как Вы, но я не понимаю, как можно верить во все эти глупости!

Но накануне Антонов сам объяснял мне, что если заяц перебежит перед нами дорогу справа налево – это дурной знак, что нельзя отправляться в путешествие в понедельник и мыться по пятницам, что возбраняется пожимать руку через порог, а перед отъездом нужно обязательно присесть на дорогу! Но больше всего Антонов опасался увидеть вечером в моей комнате три горящие свечи.

Я не удержался и напомнил ему про его суеверия.

– Так это не суеверия, – ответил он мне, – это то, что не раз подтверждалось жизнью.

– Да все это глупости, не заслуживающие внимания, – парировал я.

– Хозяин, хозяин, пожалуйста, не говорите так накануне нашей поездки, – зашептал он в ужасе, – иначе это приведет к несчастью!

Нам приготовили повозки. Гавриил Эдуардович души не чаял в нашем кучере – настоящей скотине, бывшем полковом барабанщике, словарный запас которого состоял из одних только непристойных слов и выражений. Храня верность своей первой профессии, он изготовил простенький барабан, игрой на котором приводил башкир в восторг.

Наш тарантас сдвинулся с места. За нами в ужасного вида двуколке ехал с задранными вверх ногами и горланил свои песни Антонов. Дорога, вначале вполне сносная, вскоре стала ужасной и местами даже опасной для нашего неуклюжего экипажа, по причине чего нам не раз приходилось выходить из него и идти пешком. В лесу часто попадались наполовину обугленные, порой еще дымившиеся деревья: башкиры в пути готовят пищу в их дуплах, нисколько не задумываясь, что это может привести к пожару. Хотя на нашем пути постоянно попадались упавшие деревья, Антонов и не думал выходить из своей повозки, которая, рискуя разбиться, вынуждена была переезжать через стволы и ветки. Частенько из-под колес нашего транспорта взлетали рябчики и тетерева.

По пути мы встретили несколько башкир, причем мужчины всегда ехали верхом, а женщины шагали рядом, неся закрытые ведра с молоком, кумысом или сушеным сыром. Иногда мы встречали вырубленные топором в стволах деревьев широкие и грубые ступеньки, по которым башкиры взбираются на десять-двенадцать метров вверх, где у них находится пчелиный улей. Гигантский ствол, на первый взгляд совершенно здоровый, на деле оказывался пустотелым: уральские пчелы обитают в дуплах елей, лип и платанов[180], причем липовый мед считается самым лучшим и наиболее душистым. Деревья на Урале просто чудесны, и в жизни нет ничего лучше, чем бродить среди его вязов, лещины, платанов, берез, дубов, кленов, лип и елей. Обычно уральский лес представляет собой заросли крупных деревьев, перемежающихся лужайками, на которых пасется скот. В лесных чащах скрываются волки, а вблизи зарослей дикой смородины и малины бродят бурые медведи, которых башкиры очень боятся. В густой листве прячутся от орлов и грифов рябчики и куропатки, глухари и тетерева. Днем здесь раздаются голоса кукушек, а по вечерам – крики сов и филинов. По елям и лещине прыгают белки, лисы охотятся на птиц, а рыси – на бесчисленных в этих местах зайцев.

Вскоре наша дорога превратилась в тропинку с крутыми подъемами, спусками и головокружительными поворотами. Антонов по-прежнему не покидал повозки, вследствие чего у нее уже дважды отваливалось колесо, которое приходилось чинить.

Нас сопровождал староста, гордо восседавший на своей кобыле, за которой следовал совсем молоденький жеребенок. Мы не знали, когда прибудем к месту назначения. «Скоро», – говорил староста. «Через три часа», – утверждал кучер. Неожиданно мы оказались среди полностью сделанных из коры хижин, в которых в ужасающей грязи обитали несчастные дикари со слезившимися от заполнявшего их жилища дыма глазами.

Чтобы попасть в Старое Сеитово[181], нам пришлось преодолеть пять гор, причем первые две были очень крутыми; башкиры называют их Бииктау[182] и Алатау[183] (слово «тау» в башкирском, как и в киргизском, языке означает «гора»). Путь через Алатау, то есть «Пеструю гору», был особенно трудным: копыта лошадей скользили по камням, постоянно попадались сломанные, вырванные с корнями и опутанные ветвями стволы деревьев, моим спутникам нередко приходилось прорубать топором заросли девственного леса.

Лес в Башкирии

Наконец дорога стала получше, и мы снова смогли сесть в тарантас. Все деревья вокруг были плотно опутаны ветками, путь нередко преграждали быки, грозно шедшие на нас с опущенными рогами. Внезапно староста пришпорил свою лошадь и скрылся в лесной чаще. Тем временем дорога разделилась на две тропинки, и только наш кучер собирался повернуть направо, как неожиданно перед нами опять возник наш провожатый. Впереди показалась поляна, на которой паслись лошади и козы и стояли четыре хижины из липовой коры.

Заранее предупрежденные старостой о нашем прибытии, нас встретили башкиры. Они предложили переночевать у них, но все их избы показались нам очень грязными и непригодными для сна. Вдруг рядом с башкирским кочевьем мы увидели довольно привлекательную палатку и простенькую конюшню, покрытую сеном.

– А там кто живет? – поинтересовался я.

– Да один богач, он каждый год приезжает сюда со своей женой, чтобы поохотиться, – отвечали башкиры.

Ничего себе! И кто же эти чудаки, из года в год проводящие лето в башкирском кочевье? Вечером, когда мы возвратились с прогулки по окрестностям, башкиры