Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

борт – дыра, не вдруг заткнешь. Попадет другая – и пошла ко дну лодка. Ты, Тольчишка, наши стрелы видел?

Толя кивнул: видел. В лабазе у Кыкина есть несколько штук страшных старинных стрел с массивными наконечниками и раздвоенным острием. Если попадет такая... Толя поежился.

– Луки раньше умели добрые делать, – продолжал старик, – не дешевле ружья ценились. И стрелки в народе хорошие были: не дрожали от водки руки. Нынче все позабыто. Хорошо ли, плохо ли... Ну да ладно. О чем мы? Ага. Значит, стали самоеды тонуть в своих малицах. Остальные назад попятились. Подступили на другой раз – и опять мы их отбили. Так и отступились от нас. Потом мы с ними поладили. С тех пор и живем здесь. От нас и ваховские самоеды научились обласа делать. После русские пришли – мы и их научили. И ты, паря, учись. Вот я умру скоро – кто тебя научит? Умрут старики – умрет и уменье. Хорошо разве? – Иван затянулся последний раз, с сожалением посмотрел на угасшую трубку и выбил ее о чурку.

Помолчали.

– Дедушка! Со старым обласом что делать станешь? Зачем тебе старая лодка? – высказал заветное Толя.

– Это ты верно: лодка, она хозяина любит. Думаю, может, тебе отдам. Хочешь? Лета три он еще проходит, а там тебе в армию...

– В самом деле? – подпрыгнул на чурбаке Толя. – Мне облас? Насовсем? За так?

– Однако бери. Помогал ты мне много. Добудешь язишек, может, и меня побалуешь...

– Конечно побалую! С каждой рыбалки! – прервал его Толя, вскакивая. – И язишками и карасями! Ну, мне пора, не опоздать бы в лавку. Емулом! До свидания! – И побежал вдоль берега наперегонки с невесть откуда вынырнувшей «блохой малого калибра».

Глава седьмая. Сказки старого Карыма

Пожалуй, в каждой деревне сыщется вполне определенное, ей присущее место, в котором вечерами собираются посудачить. Где это церковная паперть, где колодец, где клуб или крылечко конторы, или уютная школьная завалинка. В поселке самое излюбленное место – рыбкооповская лавка, или, как еще ее важно величают, магазин. Скажите, где еще, кроме лавки, встретиться после дневных трудов усталым женщинам, чтобы на часок отвлечься от хлопот, поболтать, посплетничать, узнать соседские новости, сообщить свои, да вдобавок еще и сделать покупки. Иная бабенка, намаявшись за день, ждет не дождется вечернего часа, когда потянутся к открывшейся лавке принарядившиеся хозяйки и ей самой можно будет отложить бесконечные дела под удачно нашедшимся предлогом. Посещение лавки дело не обыденное, и потому готовятся к нему основательно. Кто же решится пойти «на люди» не причесавшись, не приукрасившись и не надев лучшие свои наряды, которые больше и надеть-то некуда. Разве что к пароходу выйти, ну да это статья особая.

Принарядившись и заодно отмыв и причесав своих ребятишек, не спеша шествует улицей дородная мамаша, в окружении босоногого выводка похожая на гусыню. Так же по-гусиному гордо несет мамаша свою покрытую платком голову: а как же – в магазин идем!

Ближайшие соседки, завидев нарядное семейство, засуетятся вдруг, заволнуются, и вот уже слышно, как перекликаются через прясла: «Анна! Ты в лавку идти думаешь? Ну, жди меня, я мигом...» И вот не собиравшиеся в лавку Катерина и Анна степенно следуют за подругой, на ходу поплевывая кедровыми скорлупками.

При входе первым делом следует поздороваться. В очереди к прилавку уже полно. На скудном пространстве перед ним – толкотня: каждая из мамаш, направляясь за покупками, непременно прихватывает с собой свое крикливое чадо. Истомленные духотой и долгим ожиданием, чада резвятся тут же, путаясь в ногах и подолах занятых разговорами матерей. Раздобревшая, похожая на розовую тыкву в белом халате, продавщица Клава едва ворочается за прилавком, неуверенно отвешивает и словно нехотя считает. Да и покупатели особой манерой покупать сами способствуют ленивой торговле. Весь небогатый ассортимент лавки, от окаменевшего пряника до лодочного мотора «Чайка», изучен еще с конца прошлой навигации, и хотя каждая покупательница преотлично знает, что нового завоза не было и взяться товару неоткуда, все же считает своим долгом заискивающе поинтересоваться:

– Здравствуй, Клавдюша, дай тебе Бог всего... Что у тебя сегодня хорошенького? – и, услышав в ответ лишь раздраженное тюленье фырканье и не надеясь ни на что большее, продолжает: – А вот у тебя ситчик хорошенький, я его давно приметила, да все думала, брать ли... Как ты считаешь, хороший? Да не Нюрке, а мне самой. Отмеряй метров так десять... или пятнадцать. Да нет, не тот, что я к лицу прикладывала, а вон тот желтенький со цветочками. Всего четырнадцать? Ну давай все четырнадцать – к лету пологов нашью. Еще сахарку килограмма три-четыре. Масла постного сколько в банку войдет. На сколько у меня получилось? Дай на остатки конфет ребятишкам. Каких? А на твой вкус, Клавдюша, посмотрим, какой он у тебя. – Баба заразительно смеется, в ожидании поддержки оглядываясь на очередь. Очередь снисходительно улыбается, не проявляя ни малейшего нетерпения. Куда спешить?

Непоседливая девчушка с соломенными кудряшками под цветастым платочком вырвалась из-под мамашиной опеки, чтобы как следует исследовать магазин. Сначала посмотрела, как между оконными рамами досыхают прошлогодние дохлые мухи, затем на полки, на которых среди махорки и мыла скучают зеленые засургученные бутылки, заглянула в забитую окурками печную топку и, не обнаружив более ничего интересного, ухватила за палец смуглого бородатого мужчину, изнывающего в конце очереди:

– Дяденька, ты Бармалей?

Дяденька просиял черной рожей, подхватил доверчивую девчушку на руки