Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

вместе с ними принялся за ремонт. Андрей, к тому времени немного ездивший на отцовской инвалидной мотоколяске и мечтавший получить права, естественно, не мог остаться в стороне. Всю зиму в мастерской шла озабоченная возня. В поисках недостающих деталей снаряжались экспедиции к шефам, на городскую свалку и склады Вторчермета, мобилизовывались возможности отцов. Героические усилия не пропали, и по весне сверкающая свежей краской машина обежала внутри школьного двора свой первый круг. Довольный Дедуся вылез из-за руля и во всеуслышание заявил, что теперь все, кто принимал участие в ее восстановлении, будут обучаться вождению и, может быть, сдадут на права.

Андрею поводить настоящую автомашину так и не пришлось. Однажды утром отец сказал ему: «Вот что, сынок. Жить без матери мы еще не научились. Наташка мала, да и ты не взрослый. А у меня предвидятся длительные командировки, и отказаться никак нельзя. Чтобы не болтаться вам без присмотра и впроголодь, взял я Наташке путевки в пионерлагерь на три смены, а ты, сынок, отправляйся к бабке, поживи у нее лето. Заодно и в хозяйстве поможешь. Она ведь тоже одна. Я, если вырвусь в отпуск, приеду к тебе. Порыбачим вместе, поохотимся. Идет? Билет тебе я уже взял».

Чего и спрашивать, если билет уже взял!

Впрочем, Андрей далеко не против скататься на Север. Плыть семь дней на пароходе – это не на машине по двору кататься. С друзьями вот расставаться не хочется. Но и на Неге у него друзья остались, поди, еще не забыли...

Андрей с сожалением оторвался от двери в машину и пошел в свою каюту собирать вещи: скоро пристань.

Глава шестая. Старый хант Кыкин

Со стороны пристани новому человеку поселок может показаться невеликим. В подгорной части две дюжины почерневших изб, связанные паутиной огородов, сгрудились вдоль воды. Под окнами чернобокие лодки, на вешалах мокрые сети. Чешуя на песке и запах вяленой рыбы. Ни деревца, ни кустика. Все это у местных называется Летник, а у приезжих – Агрегат. Есть еще невидимый снизу Зимник – на горе, за Школьным озером. От глаз приезжего и пронзительных весенних ветров прячет его распушившаяся по кромке горы узкая кедровая грива. В Зимнике дома еще желтеют свежесрубленным деревом, под окнами и в огородах возвышаются пни, пахнет стружками и свежим тесом, не желающая отступать тайга выстреливает здесь и там зелеными побегами. В Зимнике школа, колхозная контора, молоканка и скотный двор. Мимо двора в тайгу, на берег речки, ведет дорога: там, в отдалении, новая звероводческая ферма – лисятник. А еще дальше, за лисятником, на вырубке, гнездится несколько бараков: здесь расположилась экспедиция, организация новая и непонятная.

Зимник и Летник еще в тридевятые времена основали мудрецы-ханты, не пожелавшие тратить напрасно ни сил, ни времени. Зимник – значит зимние юрты, Летник – летние.

Летом ханты рыбак. Никто не знает, где он больше живет – на земле или в лодке. Потому и прозывается – остяк – ас-ях – обской человек. У стариков ноги слегка кривые – это от лодки. Дом рыбаку на берегу нужен. Изба у него – не отличишь от русской, разве что без сеней. А вот ограды вокруг нет – зачем остяку ограда, от кого огораживаться? Вокруг все свои люди. Без хозяина никто не зайдет, без ведома ничего не возьмет. Двери на юртах без замков, лодки на берегу без цепей. Поленниц возле дома тоже нет. На зиму семейство в зимний дом, на гору, переедет, поближе к лесу. И не из-за дров одних, хотя и это важно. Когда молодые в тайгу промышлять уйдут, старики с ребятишками в кедровнике ловушки станут ставить и без добычи не останутся. Ребятишки зимой в школе – промыслу учиться негде, кроме как со стариками.

Однако в последние годы пришлось тайгу потеснить, повырубить: тесно стало поселку. Но кедровую гриву на берегу не тронули, красоту пожалели. Опять же от ветров спасает.

Мимоходом глянув на облепленные мелкими зелеными шишками кедровые вершины, Толя узенькой тропкой сбежал вниз, в Летник, где посреди зеленой лужайки, между лабазом на высоких столбах-ногах и небольшим домишком на два окна, белела боками, подобно огромной рыбине, недостроенная долбленая лодка – облас. Ее строителя паренек обнаружил лежащим на дне и блаженно наблюдающим за облаками. Кудрявая голова Ивана Кыкина удобно угнездилась на пригоршне не менее кудрявых стружек, любовно проникших в самую шевелюру их создателя. Босые ноги с похожими на копытца застарелыми ногтями пробовали штурмовать первые весенние комарики, что, впрочем, не доставляло обладателю ног ни малейшего видимого беспокойства.

– Петя! – по-хантыйски поприветствовал своего старого приятеля Толя.

– Петя вола, – вынув изо рта коротенькую трубочку, откликнулся рыбак. – Однако если помогать пришел, то опоздал маленько: я еще утресь распорки вставил. Теперь подстрогал мало-мало. Дня через два-три смолить будем. Придешь?

– Приду. А зачем в лодку улегся? – удивился Толя.

– Однако примерить захотел: думаю, это последняя моя лодка. Скоро уж, совсем скоро помру я. В ней меня закопают. Понесет меня река мертвых к самому Нуми-Торыму. Однако спросит он меня, как жил. Что мне тогда сказать? Однако не все я ладно делал. Молодой был – Дарью у родителей украл, выкуп платить не мог, в лесу ее спрятал. Так и прожили без свадьбы. В колхоз идти не хотел – опять в тайге скрывался, думал без него обойтись. Старым богам не жертвую, Николке-иге не кланяюсь. Однако худо стариться: сил мало, а мыслей много. Ночами не сплю, а днем не разберу – то ли сон, то ли дрема, а то ли явь. Не иначе, пора пришла на себя