Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

Представитель вошел в самый раж и долго бы еще нудил, не оборви его тогдашний комсомольский секретарь и отчаянный задира Сашка Захаров своей ставшей впоследствии знаменитой фразой:

– Это на чем же я должен Америку догонять, на конных граблях с косилкой?

Онемевший от невиданной дотоле наглости уполномоченный, рискуя заглотить одну из назойливых осенних мух, шумно потянул в себя воздух. Комсорг попал не в бровь, а в глаз. Тяга в колхозе исключительно конная, и о покупке трактора до сих пор еще мечтают. Даже сенокосилки приобрели не совсем обычным способом: увезли в Тюмень несколько бочек сливочного масла собственного производства, продали на рынке и на выручку приобрели в «Тракторсбыте» технику.

Когда командированный вытер пот и отдышался, то осведомился прежде всего, с кем имеет дело, а выяснив, пообещал многозначительно:

– А с вами, молодой человек, относительно вашей политической зрелости мы поговорим в другом месте.

И вот что удивительно – не зря пообещал. Умеют у нас слово держать. Той же зимой вернулся секретарь из райкома со строгим выговором. Ладно, что еще строгачом отделался. Простота спасла. Какие ярлыки ему клеили: и оппортунист, и буржуазный нигилист, и еще хуже. Пока ругали, присмотрелись: парень вполне свой, колхозный. По виду скромный – тельняшка и брюки клеш. Это и спасло. Будь штаны поуже – сочли бы стилягой, и прощай тогда комсомольский билет...

Покончив с Сашкой, приезжий взялся за председателя:

– Не пойму, Яков Иванович, что у нас происходит: заседание правления колхоза, на котором серьезные проблемы решаются, или комсомольская говорильня?

– Александр Иванович избран в члены правления, – возразил Яков Иванович.

– Ясненько, что у вас за состав. Потому и усадьбы у колхозников не перемеряны. Я проверял: у кого пять, а у кого и все девять соток огородов лишние. Отсюда с личным скотом злоупотребления. Вы посмотрите, что делается: на каждом подворье корова или две, да еще теленок. Про свиней даже не говорю – меньше двух ни у кого нет. Ха-ра-шо живете. Как говорит наш дорогой (тут он возвел глаза к потолку) Никита Сергеевич, с такой нагрузкой не до общественного производства. Личное хозяйство на первом месте.

От высокого пафоса, с которым приезжий произнес последние слова, голос у него сорвался и заскрипел. Ему подали графин, и пока он прополаскивал горло, Яков Иванович перехватил слово:

– Прошу, конечно, извинить, что перебил, но должен дать кое-какие пояснения. Народ мы, конечно, не шибко грамотный, однако в крестьянском деле кое-что смыслим. Из города нашей жизни не понять, и север с югом равнять нечего. Может, где на юге, на Большой Земле, колхозник излишки от своего хозяйства и везет на рынок, а у нас под боком городов нет и не предвидится. Так что, если и образуются у колхозника какие излишки, девать их некуда, кроме как государству сдать. И сдают. Зайдите вечерком на молоканку, сами увидите. При нашей-то бедности лишний рубль не помешает. То же и со свининой. Огороды у нас не меряны – это вы верно заметили, а вот что за земля на них, не обратили внимания. На наших супесях ничего толком не родится и в добрые годы, а не дай Бог ненастье или сушь, и совсем все пропало. Вот и стараются люди побольше посадить, благо, что в земле у нас недостатка нет, еще и пустошь имеется. Ну а образуется у кого излишек – колхоз принимает. Выгода обоюдная. На огородах ведь кто копается – те, что на колхозной работе свое отработали, старики со старухами, да ребятишки.

Теперь о покосах. Пока у крестьянина хозяйство есть, он на земле держится. Отбери у него скотину – и разбегутся все по легким работам, не соберешь потом, как ни старайся. Вот и решили мы в правлении ближние покосы за селянами оставить. К тому же они для машинной косьбы неудобные: сплошь ручьи да заталица. Наши-то косари на лугах всю страду живут. И мужики, и подростки там, аж до белых мух. Вопрос: а кто и когда для своей скотины сено поставит, если мужика дома нет? Опять же те, кто дома остался, – старики да бабы. Они между домашних дел потихоньку накосят, в копны сгребут, а мужик с колхозной работы на полдня вырвется – и в стога смечут. Отдай мы им дальние луга – смогли бы они так? Вот то-то. А у нас и волки сыты и овцы целы. Теперь вывод: можем мы согласиться с предложением приезжего товарища в угоду сводке сено, стариковскими руками скошенное, детскими ручонками собранное и ночами сметанное, отобрать? Станут ли после такого вероломства люди нас уважать? Не станут. И за нами не пойдут. Выходит, вреда колхозу будет больше, чем пользы.

Так сказал Яков Иванович на том заседании.

Уполномоченный, конечно, в пузырь – давай высокими словами закидывать:

– Догнать и перегнать... Нынешнее поколение должно жить при коммунизме... Происки международной реакции... – и так далее. Видит – не помогает, не соглашаются правленцы. Начальник озлился, прищурился на председателя и с расстановкой, многозначительно так заявил:

– Вы, Яков Иванович, я вижу, из бывших?

Притихли мужики, каждый знает, зачем такие вопросы задаются: половина поселка спецпереселенцы, народ ученый. Не оробел на намек председатель и с ответом нашелся:

– Нет, я из будущих. И пока я здесь председателем, против народа не пойду.

Чтобы за собой последнее слово оставить, поднялся уполномоченный над столом:

– Вот именно, гражданин Перевалов, – пока. И из каких вы, мы тоже разберемся. Земля у нас государственная, а значит, народная, и никто не давал права народную землю кому попало разбазаривать, частный сектор ублажать.