Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - Коллектив авторов

все части были хорошо прилажены друг к другу и крепко спаяны между собою. К этому надо прибавить, что он был глубоко убежденный человек, умевший энергично отстаивать свои взгляды… Оставаясь всегда самим собою, стоя несколько особняком и не примыкая ни к одному из руководящих течений русской политической мысли, он тем не менее играл крупную роль в общественном движении своего времени и пользовался большим авторитетом».

«В общем, В.Ю. Скалой не дал всего того, что он мог бы дать и чего от него можно было бы ожидать»: подводя черту своим воспоминаниям о соратнике, Максимов указывал как на одну из причин жизненного итога Скалона недостаток у него «боевого темперамента», особенно в последние годы жизни. Однако главным препятствием для самореализации Скалона Максимов называл отсутствие надлежащего «простора для работы»: «Таким людям, как Скалой, было труднее всего развернуться при старом режиме, потому что и по своим взглядам, да и по своему характеру они больше всего тяготели к непосредственной практической работе, к прямому строительству жизни, а именно эти пути и были крепче всего закрыты. Свою молодость Скалой отдал земству, единственному уголку русской жизни, где старое самодержавие оставляло хоть маленький простор для практической работы. Но и от земской деятельности Скалой был отстранен в расцвете лет… Правда, Скалой оставался публицистом и почти до последних дней не покидал пера, но людей его типа литературная деятельность не могла удовлетворять полностью, потому что для них всего важнее было непосредственное претворение слова в дело…» «Не будем, однако, задаваться вопросом о том, что мог бы сделать В.Ю. Скалой при других условиях политической жизни, – завершал свои рассуждения о сподвижнике Максимов, – а удовольствуемся тем, что он действительно сделал. Этого достаточно, чтобы сохранить о нем теплую память».

В.Ю. Скалой был похоронен в своем имении Михайловское Ярославского уезда Ярославской губернии; могила его не сохранилась.

«Несостоятельность правительства и несостоятельность общества…»

Владимир Михайлович Голицын

Нина Хайлова

«Краеугольный камень – правда, правда во всем… Искать ее, добиваться ее, вносить ее с собою, выражать и проводить ее – вот истинная цель всех деяний наших, нашего труда…» Несмотря на ее пафос, эта запись в дневнике князя Владимира Михайловича Голицына (1847–1932), московского губернатора (1887–1891) и московского городского головы (1897–1905), вполне адекватно выражает жизненное кредо автора, характеризует стиль его административной и общественной деятельности. Потомственный дворянин, представитель прославленного в российской истории рода, он родился в Париже 10 июля 1847 года, сохранив на всю жизнь особое отношение к этому городу – «камертону мировой культуры», средоточию «всех лучей света человеческого просвещения».

Выпускник естественного отделения физико-математического факультета Московского университета (1869), Голицын превыше всего ценил научное знание. «Истинным своим призванием» он считал «определение растений и вообще флористику», с неослабевающим интересом занимался этим на протяжении всей жизни. В 1906–1907 годах он представил результаты своих исследований на суд научного сообщества, опубликовав ряд статей в «Трудах Ботанического сада Императорского Юрьевского университета». Профессиональный интерес к ботанике сочетался у него с любовью к художественной культуре, а также с обширными познаниями в области истории и философии. Огромная эрудиция, любовь к размышлениям над проблемами человеческого бытия и путями общественного развития, тайнами природы и мироздания – все это подкрепляло Голицына и как мыслителя, обеспечивало глубину и проницательность его взгляда на ход истории.

Определяющую роль «в судьбах народов и государств» В.М. Голицын отводил не «деяниям человеческим», а исключительно идеям («их развитию, последовательному росту, степени восприятия их народами»), полагал, что «эти идеи руководят народными вождями; и вождями они могут быть названы лишь постольку, поскольку олицетворяют в себе и собою эти идеи». По его мнению, невозможно «искусственными преградами остановить рост и развитие идей, вмещающих в себя стремление к свету, к благу, регулировать их течение и распространение, установить для них нечто вроде цензуры», так как «это сила, подобная воздуху или воде, которая ничему не подчиняется». Среди такого рода идей («идеи о правах личности, о свободе личности и собственности и многие другие») Голицын отводил центральное место «идее о прогрессе» как «истинном рычаге человеческого бытия» («жребий человека, лица и коллективности – развиваться, совершенствоваться, просвещаться… противодействие этому, борьба с этим превышают силы человеческие»). Заявляя о своей вере в прогресс («вере абсолютной, не допускающей принципиального сомнения в его силе, какие бы единичные факты ни показывали противного»), он считал служение прогрессу «истинной задачей общественного и государственного деятеля…».

«А что мы видим у себя? – восклицал Голицын. – Отрицание прогресса, самой его идеи, желание бороться с нею… Какая праздная мечта! Думающие так справедливо видят в прогрессе источник или начало кризиса и переворота, но нельзя победить его борьбою, а можно только руководить им». «Идеалы человечества должны быть впереди, а не позади, – убежденно заявлял князь. – Объект этих идеалов, их цель – созидание будущего, а не воскрешение прошлого, стремление вперед, а не задержка сзади. Мы призваны жить и работать с живыми людьми и для них, а не для мертвых и с ними. А многие не хотят это понять… Мы упрямо держимся своей слепоты и продолжаем верить в какие-то фантастические палладиумы, вроде русского строя, русской самобытности. Полнейшая негодность всего этого ясно доказана, и держаться этого – значит идти навстречу новым кризисам, еще более сложным, еще более острым».

В.М. Голицын указывал на «истинное значение повсеместного общественного движения», которое «уже не простое отрицание, не стремление к разрушению, а одушевлено желанием, – и это-то и создает его силу, – новых форм общества и государства». Глубокое впечатление на него произвела теория Г. Спенсера «об аналогии общества и государства с живым организмом». Сторонник общественной солидарности, князь выражал стремление «обстоятельно изучить» явление, «происходящее во Франции и носящее название mutualite (и по-русски подходящего слова нет!)». По его мнению, данное явление свидетельствовало о выработке «общественно-экономического начала, рационального и правильного, на котором создадутся постепенно формы будущего строя, общественного и государственного».

Голицын был убежден в том, что защита прав и свобод личности ни в коей мере не противоречит заботе об «общем благе», причем общее дело – выше частных, групповых интересов. А потому «сила – в единении», поскольку личность есть не что иное, как орудие в руках судьбы, «а все делается и совершается либо трудом коллективным, либо силою обстоятельств, не зависимых от воли человека». Заявляя о том, что «будущее – удел социализма», князь выражал «глубокое сочувствие» к одной из «формул» этого учения – «возможно большее благо для возможно большего числа людей». В ней, по его словам, заключалась «высочайшая цель человеческого труда, деятельности государства, общества и отдельного лица». Вместе с тем он полагал, что все предлагаемое социалистами для применения на практике этой