"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

- Оставьте меня, я сам..., - Воронцов-Вельяминов помолчал, - сам здесь все..., - он не закончил и подождал, пока закроется дверь. Федор не хотел, чтобы кто-то видел, как он плачет. Он всхлипывал, складывая костюмы, убирая книги Коли. Федор прошел в умывальную и вытер лицо. В венецианском зеркале отразились покрасневшие, усталые глаза. Вещи он оставил в передней, распорядившись отправить багаж в Санкт-Петербург.

- Бедным отдам, - решил Федор, - а книги в библиотеку университетскую. Надо пожертвование сделать, отцу Иоанну, в память о Коленьке.

Тело сына не обнаружили. Федор велел прекратить поиски. Москва-река была огромной, труп могло отнести ниже по течению, к месту слияния Москвы и Оки. Он не мог называть Коленьку так, но приходилось. Федор приказал сообщать обо всех утопленниках. Змея тоже пропала, ни на вокзалах, ни на заставах она не появлялась. Из Царского Села пришла телеграмма от государя. Федор, читая ее, в своем кабинете, неожиданно расплакался.

- Дорогой Федор Петрович, - писал император, - я тоже отец, потерявший сына. Я чувствую вашу боль, и скорблю вместе с вами. Пожалуйста, знайте, что я молюсь за упокой души Николая Федоровича, и жду встречи с вами, чтобы утешить, и поддержать вас, в вашем горе.

Федор спрятал телеграмму в блокнот:

- Он всегда говорил, что мы с ним похожи, будто братья. А теперь..., - он достал шелковый платок, -еще больше стали похожи. Оба старших сыновей потеряли, безвременно. Коленька, Коленька..., -Федор собирался вернуться в столицу, вместе с императором. Александр не стал настаивать на том, чтобы Воронцов-Вельяминов присутствовал на венчании:

- Хорошо, - вздохнул Федор, - буду работать. Саша, к августу, с Урала приедет. Бедный мальчик, единственного брата потерять. Надо ему жениться, - Федор взял черный пиджак и застегнул пуговицы, - когда траур закончится. Двадцать три года, дипломированный инженер, любимец Менделеева, пишет диссертацию..., Тянуть незачем. И я Анне предложение сделаю, к Рождеству. На Красной Горке можно обвенчаться..., - Федор вспомнил ее серые, огромные глаза, черные, немного вьющиеся волосы:

- Первого сына Колей назовем, обязательно. Может быть, его императорское высочество, великий князь Николай Александрович, крестным отцом согласится стать..., Или Саша пусть так сына окрестит, - Федор вздохнул и посмотрел на хронометр. Ему принесли первую чашку кофе. Было семь утра. Он поднялся часом раньше, и позанимался с гирей. Федор делал это каждый день. Пора было ехать на Николаевский вокзал. Его величество прибывал через два дня. Федор проверял готовность путей, охраны и жандармов к приему царского поезда.

В дверь поскреблись. Кто-то, робко сказал:

- Утреннюю почту принесли, ваше высокопревосходительство. Письмо, лично вам в руки. Мы его проверили..., - Федор приказал развернуть в подвале особняка на Тверском бульваре, целую химическую лабораторию. Он привез из столицы, сотрудников, выпускников университета и Технологического института.

Федор Петрович сказал обер-полицмейстеру: «Химия, инженерное дело, сейчас поднялись до таких высот, что невинным пакетом, Александр Александрович, можно подорвать весь Тверской бульвар».

Козлов, испуганно, перекрестился.

Федор открыл дверь. Жандарм, приставленный к нему, держал серебряный поднос. На распечатанном конверте стояла еще одна чашка кофе. Федор приучил москвичей к расторопности.

- Шифр, ваше высокопревосходительство, - тихо, оглядываясь, сказал жандарм, - но ничего подозрительного нет.

Почерк на конверте был четким, резким, мужским.

- Образованный человек, - подумал Федор и понюхал бумагу: «Табаком пахнет». Он отпил горького кофе и устроился на подоконнике, закурив папиросу. Шифр был простым квадратом Полибия. Неизвестный благожелатель сообщал Федору, что в городе находится известный европейский радикал, посланец Интернационала, Волк. Автор любезно написал адрес дачи в Петровском парке, и гостиницы на Кузнецком мосту, где изволит проживать Волк.

- Вот оно как, - усмехнулся Федор, пряча бумагу в блокнот, где лежала императорская телеграмма.

- Дорогая невестка у меня в руках. Пан Вилкас мне ее найдет, обязательно. И Любаша, наконец-то, будет жить с отцом, как положено, - Федор, зажав в зубах окурок, легко, словно юноша, сбежал во двор, где его ждала бронированная карета.

Над кормой изящного парохода, пришвартованного у Дорогомиловской пристани, трепетал под теплым ветром шелковый шатер. По палубе были разбросаны подушки. Любовь Григорьевна полулежала, опираясь на локоть, рассматривая бриллиантовое кольцо.

Камень был весом в три карата, южноафриканский. Змея из белого золота обвивала ее палец, раскрывая пасть, держа сверкающий на летнем солнце бриллиант. Глаза у змейки были темно-синие, сапфировые, тело усеивали мелкие алмазы. Любовь Григорьевна зажмурилась. Камни переливались блестящей радугой. Кольцо было из салона Бушерона на Кузнецком мосту. Макс привез его на дачу ближе к вечеру, когда Любовь Григорьевна лежала, томно раскинувшись на большой, под балдахином кровати, на измятых, шелковых простынях. Уезжая, он весело улыбнулся: «Я скоро, любовь моя. Соберу вещи и вернусь». Волкова сказала ему, что незачем покидать гостиницу Дюпре:

- Здесь места много, - Любовь Григорьевна нежилась под его поцелуями, - дача мне в наследство отошла, от покойного мужа.

Волкова объяснила ему, что была женой богатого, пожилого человека, однако он два года назад скончался.

- Действительно, скончался, - хихикнула она, вспомнив своего второго супруга, - только Павел был меня на год младше. Но месье Максу об этом знать не обязательно.

На даче жили слуги, молчаливые, незаметные люди из ребят Григория Никифоровича. Макс собирался отправиться с ней в Европу. Он купил билеты на варшавский экспресс, в отделение первого класса. Поезд уходил сегодня вечером, с Брестского вокзала. Он говорил ей о парижской квартире, обещал, что они будут жить на вилле, у горного озера, ездить в Венецию и воспитывать детей. Он признался, что приехал в Россию под чужим именем, выполняя задание, как сказал Макс, американского правительства. Однако, встретив Любовь, он решил, что с такими вещами покончено.

- Я хочу спокойной жизни, мое счастье, - он целовал белые, пахнущие цветами плечи, - с тобой и нашими детьми, в горах..., У меня много денег. Ты ни в чем не будешь знать нужды..., - Любовь Григорьевна любовалась бриллиантом.

- Не буду кольцо возвращать, - решила она, - пусть мальчику достанется.

Она была уверена, что это мальчик. Любовь Григорьевна съездила в клинику доктора Корна, на Остоженке, сказав Максу, что ей надо навестить портниху. Профессор осмотрел ее и погладил аккуратную бородку:

- Если пошел шестой день, и вы говорите, что были все предпосылки..., - Любовь Григорьевна лукаво улыбалась.

- Были предпосылки, - на ее запястье тоже играли бриллианты. Они обрамляли браслет из персидской бирюзы, с платиновой застежкой.

- Это я верну, - Любовь Григорьевна посмотрела на тонкой работы дамский хронометр, в центре браслета, - все, что мне от него было нужно, я получила. Предпосылки, - она закрыла глаза, наслаждаясь июньским теплом шатра, - по десятку раз в день, а то и больше. Я и предположить не могла…,. И он такие вещи делает..., - Любовь Григорьевна, побывав два раза замужем, в первую же ночь поняла, что не знала очень многого.

- Какой он нежный, - женщина, сладко зевнула, - непременно найду себе любовника из Европы. Хватит с меня русских. Макс показал мне, каким должен быть настоящий мужчина.

Он ничего не требовал, и ничего не просил. Он целовал ей руки и говорил, что красивей ее нет женщины. В первый день Макс появился на даче с кольцом от Бушерона, и тремя сотнями белых роз. Любовь Григорьевна обмолвилась, что это ее любимые цветы. Он сделал предложение, на коленях. Волкова его приняла. Паспорта, впрочем, она Максу не показывала. Женщина сослалась на то, что документы лежат в ее городской квартире. Любовь Григорьевна пообещала привезти бумаги прямо на Брестский вокзал. Он купил оба билета на свое имя. Волкову, в общем, не интересовало, останется ли Макс в Москве, или уедет в Европу.