"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

- Ваше высокопревосходительство, стемнело..., - раздался робкий голос. Федор заорал:

- Я сказал! Значит, надо исполнять мои распоряжения, иначе вы все, - он обвел рукой кабинет, - окажетесь на должности исправников где-нибудь в Козмодемьянске, понятно! - он раздул ноздри и справился с собой:

- Продолжаем работу. Государь будет здесь через неделю.

Федору, после обеда, принесли шифрованную телеграмму. По возвращению из Москвы, до истечения официального траура по жене, император собирался обвенчаться с Долгоруковой в Царском Селе. Федор должен был стать шафером. Устраиваясь в карете, он болезненно вздохнул:

- Откажусь. Мы в трауре будем, по Коле. Его величество поймет. Поговорю с ним, когда он в Москву приедет.

Он захлопнул окошечко, карета тронулась. Федор не выдержал. Он тихо заплакал, опустив голову в ладони.

На крахмальной скатерти серым жемчугом поблескивала глыба паюсной икры. К расписанному фресками потолку поднимался табачный дым. Официанты во фраках бесшумно скользили между столов, с подносами в руках. Штолле много и жадно ел. Он заказал испанский окорок, французские сыры и русские соления. Принесли ржаной, поджаренный до золотистой корочки хлеб, на нем таяло финское масло. Пахло хорошим, мужским одеколоном, сигарами. Едва слышно звенело серебро и хрусталь. За соседним столом кто-то, пьяно раскачиваясь, прокричал:

- И с телятиной холодной трюфли «Яра» вспоминать! За Пушкина, господа, за солнце русской поэзии!

Волк, незаметно, поморщился. Он, как всегда, пил мало. Хватило двух бутылок шампанского, чтобы у Штолле развязался язык. Промышленник болтал о мерах безопасности в шахтах. Волк навел его на разговор, заметив, что в Германии все чаще случаются диверсии на производстве.

Немец стукнул по столу пухлым кулаком, засверкал тяжелый перстень:

- У нас этого никогда не произойдет, герр Вилен! Я вам объясню..., - Штолле пощелкал мясистыми пальцами и принял от официанта меню на атласной бумаге. Промышленник криво писал механической ручкой с золотым пером. Волк, внимательно, слушал. Штолле позвал метрдотеля и стал заказывать вино к закускам. Макс аккуратно убрал меню во внутренний карман пиджака.

Штолле начертил схему охраны шахт. Промышленники в Донбассе нанимали отставных жандармов и офицеров, в собственную службу безопасности.

- Как у кузена Питера, - усмехнулся Макс, - впрочем, ему это не помогло. И дяде Джону тоже, хотя в его распоряжении была вся мощь Британской империи. И этому не поможет, - он, незаметно, оценивающе взглянул на Штолле, - его шахты взлетят на воздух.

Волк всегда, наставительно, говорил на встречах Интернационала:

- Косвенный ущерб является частью нашего шествия к вершинам нового мира. Дерево станет кораблем, или креплениями в шахте, в общем, чем-то полезным, только сначала его необходимо срубить. По возможности, надо избегать потерь среди трудящихся, но товарищи, - здесь Волк повышал голос, - если бы эти люди знали, что их смерть принесет победу революции, они бы сами, первыми, взяли в руки бомбу.

После шампанского они перешли на белое бордо. Подали холодную ботвинью с раками. Штолле заткнул за ворот крахмальную салфетку

- Русские, герр Вилен, похмеляются солянкой, горячим супом. Мы завтра его закажем, - немец расхохотался, - когда проспимся. К обеду, - он орудовал серебряной ложкой.

Окна ресторана были распахнуты в светлый, теплый вечер. Освещение здесь было газовым, однако в огромной, хрустальной люстре, в центре зала, горели свечи. Шел девятый час вечера, люди прибывали. После ботвиньи, Штолле откинулся на спинку кресла:

- В девять начнут петь цыгане, герр Вилен. Вы слышали их, когда-нибудь?

Макс покачал белокурой головой и смешливо ответил:

- Откуда, герр Штолле? В Германии они не поют а, тем более, в Америке.

Волк, действительно, никогда не слышал цыган. В прошлый свой визит в Россию, он водил покойную Катеньку к Донону, в приличное заведение, где играл пианист, и в зале сидели женщины. Волк, обвел глазами столы. Здесь женщин не водилось. Компания по соседству, что пила за Пушкина, напомнила ему литераторов, или журналистов. Были и военные, в форме. Волк, внезапно, подумал:

- Жандармы могут сюда заглянуть. Хотя пусть заглядывают. Я в России легально, с визой. Рестораны посещать не запрещено.

Здесь тоже был пианист, однако, не во фраке, а в черных шароварах, сапогах и цветастой рубахе. Штолле указал на его вороные волосы и пьяно рассмеялся:

- Здешний хормейстер, Яшка Пригожий. Тоже цыган.

Волк заслушался, музыка была хорошей. Макс любил Моцарта и Шопена, но пианист играл что-то другое. Он понял:

- Это русское. Очень, очень красиво, - за соседним столом кто-то затянул:

- Из-за острова на стрежень, на простор речной волны..., Ура, господа! Ура Дмитрию Николаевичу! Среди нас автор этой песни..., - высокий, худощавый мужчина с бородкой смущенно раскланивался.

- Это о бунтовщике, - Штолле, вытер губы салфеткой:

- Он ходил в поход, в Персию..., - Макс не слушал его жужжание. Историю Волк знал отлично.

- Хорошие стихи, - поэт чокался со своими спутниками, - через несколько лет они станут настоящей, народной песней. Понадобится наше искусство, пролетарское.

Макс отпил бордо: «Но не след отказываться от мировой культуры. Мы подарим трудящимся концертные залы, музеи..., Многих художников, писателей, преследовали и запрещали. Вольтера, например, - он, мимолетно, пожалел, что не может открывать свое знание русского языка. Песня ему понравилась. Пианист завершил мелодию мягким проигрышем, зал аплодировал. Из-за бархатных гардин, закрывавших эстраду, донесся звук гитары. Занавес распахнулся, пианист поднялся и взял с крышки рояля еще одну гитару.

Волк зажмурился, такой пестрой была сцена. Их было много, черноволосых, в цветастых юбках, в шалях, они стали спускаться в зал, гремела музыка. Штолле крикнул:

- Две бутылки водки! Мы будем танцевать, герр Вилен! - он поймал за руку какую-то цыганку и пустился в пляс среди столов.

- Не сейчас, - Любовь Григорьевна, стоя за сценой, пристально рассматривала зал.

- Когда его спутник, - женщина поморщилась, - исчезнет.

Яков Михайлович Пригожий рассмеялся:

- Любовь Григорьевна, не волнуйтесь. Валентина, - он кивнул на хорошенькую цыганку, - займется толстяком. Я вам буду аккомпанировать, это честь для меня, - Григорий Никифорович, разумеется, «Яр» не посещал. Хозяин ресторана, прочтя записку от господина Волкова, сглотнул. Крепкие парни развалились в его креслах, молча, оглядывая изящный кабинет:

- Мое заведение к услугам Григория Никифоровича, господа..., - хозяин стер пот со лба, хотя в комнате было прохладно:

- Нельзя Волкову дорогу переходить. Иначе завтра от «Яра» останутся обгоревшие руины. Он всего лишь просит, чтобы даме дали спеть на сцене. Ничего незаконного.

Дама была в роскошной, пышной шелковой юбке, цвета глубокой лазури, в блузе из алансонского кружева, в отделанной серебристой вышивкой шали. Хозяин ресторана закрыл глаза:

- Красавица. Это настоящие сапфиры, на шее. Сапфиры и бриллианты. Кто же в зале, сидит? - хозяин разумно рассудил, что лучше об этом не спрашивать. Он, разумеется, не стал интересоваться и тем, кто такая дама, на самом деле.

Руководителю хора Любовь Григорьевна представилась по имени-отчеству. Они репетировали в задней комнате. Ее наставница, инокиня Неонила, говорила:

- Стояли бы скиты на Керженце, ты бы головщицей была, милая, с твоим голосом.

У Любови Григорьевны было низкое, глубокое контральто. Мать Неонила научила ее петь стихиры и акафисты, однако здесь бы они, конечно, не пригодились.

- Слух у вас отменный, - одобрительно сказал Пригожий:

- Давайте «Две гитары» споем, - цыган улыбнулся, - никто не устоит.

Слова Волкова выучила быстро.

- Валентина его увела, Любовь Григорьевна, - шепнул Пригожий, - ваш выход.

Волкова еще раз посмотрела на него. Он сидел, попивая вино из хрустального бокала. Цыганкам было строго велено его не трогать. Дача Волковых стояла всего в полуверсте от «Яра», окруженная мощной оградой, тонущая в зарослях черемухи, сирени и жасмина. В доме было все готово. Любовь Григорьевна томно потянулась, и вынула шпильки из волос. Цыган ахнул. Светлые, тяжелые локоны упали ниже талии, голубые глаза опасно засверкали.