Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник) - Роберт Хайнлайн

Мы посадили морковь, салат, свеклу, капусту белокачанную, капусту брюссельскую и спаржу. Между рядами посадили кукурузу. Я бы засеял целый акр пшеницей, но об этом и думать было нельзя, пока у нас так мало земли. Возле самого дома мы выкроили участок, где посеяли помидоры, тыкву и немного гороха и бобов. Все эти растения обычно опыляют пчелы, а Молли приходилось заниматься этим вручную, и работа оказалась довольно нудной и кропотливой. Со временем мы надеялись получить пчелиный улей, а энтомологи из кожи вон вылезали, пытаясь вывести при помощи бионики таких пчел, которые могли бы жить на открытом воздухе. Главная трудность заключалась в том, что гравитация у нас была только в одну треть земной, а давление воздуха — немногим больше, чем одна пятая земного, и пчел это, естественно, возмущало: они считали, что в таких условиях летать слишком трудно.

А может быть, пчелы просто по природе консерваторы?

Наверное, я был счастлив — а может быть, всю следующую зиму у меня просто не хватало времени на то, чтобы грустить. Сначала зима казалась приятным отдыхом. Кроме заготовки льда, ухода за коровой, кроликами и курами, других дел почти не было. К тому же к зиме я сильно переутомился и даже ослабел, хотя не осознавал этого; Молли же, я думаю, с ее выдержкой и терпением, просто выбилась из сил. Не привыкла она к жизни на ферме и не умела к ней так приспособиться, как мама Шульц. Она мучилась без водопровода и канализации, а надежды на то, что она их скоро получит, — не было. Я, конечно, добывал ей воду, разбивая лед в ручье, но это отнюдь не разрешало все ее проблемы, тем более что землю покрывал снег. Но надо признать — она не жаловалась. Не жаловался и папа, но от носа к углам рта у него пролегли глубокие борозды, которые не могла прикрыть даже борода. Но главным образом дело было в Пегги.

Когда мы впервые перевезли ее на ферму, она очень оживилась. Мы постепенно снижали давление у нее в комнате, а она уверяла, что уже здорова, и дразнила нас, что выйдет погулять без всяких носилок. Однажды мы это даже попробовали, по совету доктора Арчибальда, и у нее не пошла носом кровь, но через десять минут она запросилась обратно в дом.

Дело в том, что она никак не могла приспособиться. И не только к давлению: что-то еще было неладно. Это была не ее планета — и она не могла здесь расти. Видали вы когда-нибудь растение, которое никак не может прижиться после пересадки на новое место? Вот так и с ней.

Ее место было на Земле.

Наверно, мы устроились неплохо, но, конечно, была огромная разница между жизнью богатого фермера, вроде папы Шульца, у которого амбар ломится от коровьего навоза, в леднике с потолка свисают окорока и хозяйство оснащено всевозможными современными удобствами, даже вода бежит из крана, — и существованием бедных фермеров, вроде нас, вручную обрабатывающих целину и имеющих кучу долгов Колониальной комиссии. В ту зиму у нас хватало досуга на то, чтобы об этом поразмыслить. Однажды в четверг мы все собрались в комнате у Пегги после обеда. Только что началась темная фаза, и папе нужно было возвращаться в город. Мы всегда устраивали ему проводы. Молли чинила белье, папа с Пегги играли в криббедж. Я принес аккордеон и начал что-то наигрывать. Помню, поначалу настроение у всех было вполне бодрое. Не знаю уж, как это у меня получилось, только вскоре я обнаружил, что наигрываю «Зеленые холмы Земли».

Я эту песню очень давно не играл. Я исполнил ту часть фортиссимо, где поется: «В путь, сыновья великой Терры. Могучий двигатель ревет…», а про себя подумал, что двигатели теперь уже не ревут. Я все еще об этом думал, когда перешел к последнему припеву, к тому, который надо играть очень тихо и мягко: «А под последнюю посадку, судьба, мне шарик мой пошли…» Я поднял голову и увидел, что по щекам у Молли текут слезы.

Ох, как я на себя разозлился! Вскочил, резко положил аккордеон, даже не закончив песню. Папа спросил:

— Билл, в чем дело?

Я пробормотал что-то насчет того, что мне надо проведать Мэйбл, вышел в гостиную, надел на себя тяжелую уличную одежду и на самом деле отправился во двор, хотя к амбару так и не подошел. Падал снег, и уже почти стемнело, хотя Солнце скрылось за горизонтом всего два часа тому назад. Снегопад внезапно прекратился, но небо было все еще затянуто тучами, и Юпитера видно не было. На западе в просвете между тучами проглядывали закатные лучи. Когда глаза мои приспособились к этому слабому освещению, я смог оглядеться: горы, заснеженные до самых оснований, исчезающие в тучах, озеро — просто лист льда, засыпанный снегом, и валуны по краям нашего поля, которые отбрасывали на снег таинственные тени. Пейзаж вполне соответствовал моим чувствам: он походил на место, куда ссылают за тяжкие грехи.

Я попытался понять, что же я-то делаю в таком месте.

На западе тучи чуть раздвинулись, и я увидел одинокую зеленую звезду, которая висела низко над горизонтом, как раз над тем местом, где зашло Солнце. Это была Земля.

Не знаю, много ли прошло времени, только в какой-то момент я вдруг почувствовал чью-то руку у себя на плече. От неожиданности я даже подпрыгнул. Это был папа, весь закутанный для девятимильного похода сквозь тьму и снег.

— Что случилось, сынок? — спросил он.

Я начал было объяснять, но слова застревали у меня в горле. Наконец, я спросил:

— Пап, зачем мы сюда приехали?

— М-м-м… Ты же хотел этого. Помнишь?

— Помню, — согласился я.

— И все же — основная причина, почему мы сюда поехали, — это спасти твоих внуков от голодной смерти. Земля перенаселена, Билл.

Я снова поглядел на Землю. Помолчал, потом произнес:

— Пап, я сделал открытие. Для жизни нужно больше, чем питаться три раза в день. Конечно, здесь мы добьемся урожая — эта почва поможет даже биллиардному шару обрасти волосами. Но не думаю, что можно строить какие-то планы насчет растущих здесь внуков: им тут придется несладко. Я стараюсь всегда признаваться в своих ошибках.

— Ты неправ, Билл. Твоим ребятишкам эта планета понравится. Например, эскимосы. Они ведь любят те места, где живут.

— Сомневаюсь.

— Вспомни: ведь предки эскимосов не были эскимосами, они тоже были иммигрантами. Если ты отправишь своих детишек на Землю в школу, они будут скучать по Ганимеду. Они возненавидят Землю. Они будут слишком много весить, им не понравится воздух, им не понравится климат, им не понравятся люди.

— Гм-м… Слушай, Джордж, а тебе-то тут нравится? Ты доволен, что мы сюда приехали?

Долгое время папа молчал. Наконец, он ответил:

— Я тревожусь за Пегги, Билл.

— Ага, я знаю. Но как насчет тебя самого — и Молли?