Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

Смита: «гармония и счастье человека уступают богатству наций»; «все продается, даже любовь».63 Она изображает сожжение атеиста; это пугает Ианту; королева успокаивает ее, заверяя: «Бога нет».64 Входит Ахасер, бродячий еврей, и ругает Бога Бытия за то, что Он наказывает миллиарды мужчин, женщин и детей на протяжении тысячелетий за непонятный грех одной женщины.65 (Байрон, возможно, нашел здесь предложения для своего «Каина»; Шелли послал ему частную печатную копию). Наконец королева рисует радужное будущее: любовь, не связанная законом, тюрьмы пустые и ненужные, проституция исчезла, смерть без боли. Затем она велит Янте вернуться на землю, проповедовать Евангелие всеобщей любви и неустрашимо верить в ее победу. Янта просыпается. — Это сильное стихотворение, несмотря на его юношеские мысли и иногда напыщенный стиль; в любом случае, это замечательное произведение для восемнадцатилетнего юноши. Когда в 1821 году без согласия поэта была опубликована «Королева Мэб», радикалы Англии приняли ее как свою заветную мечту. В течение двадцати лет пиратскими фирмами было выпущено четырнадцать изданий.66

После пребывания (февраль-март 1812 года) в Ирландии, где он с героической беспристрастностью работал как на католические, так и на пролетарские цели, Шелли и Гарриет отправились в Уэльс. Угнетенные тамошней нищетой, они отправились в Лондон, чтобы собрать средства для валлийских благотворительных организаций. Он воспользовался этой возможностью, чтобы засвидетельствовать свое почтение Годвину, который был так доволен им, что обе семьи часто принимали друг друга. После коротких ответных визитов в Ирландию и Уэльс молодая пара поселилась в Лондоне. Там, 24 марта 1814 года, чтобы застраховать законность сына и наследника, Шелли и Гарриет вновь обвенчались, теперь уже по обряду Англиканской церкви. За некоторое время до этого, в день ее рождения, он обратился к ней со стихотворным повторением своих клятв:

Гарриет! Пусть смерть расторгнет все смертельные узы; Но наш не будет смертным!.. Добродетель и любовь! Несгибаемая стойкость, Свобода, преданность и чистота! Эту жизнь мой дух посвящает Тебе.67

VII. ПОБЕГ II: ШЕЛЛИ, 1812–16 ГГ

Во время всех своих странствий Шелли, кажется, никогда не думал о том, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Возможно, он разделял мнение Вордсворта о том, что преданный поэт должен быть освобожден от трудов и забот, которые могут заглушить поэзию, живущую в его крови. Он не видел противоречия между своей пропагандой равных прав в республике и попытками получить свою долю богатства, завещанного дедом отцу. Он пополнял отцовскую ренту, продавая «пост-обиды» ростовщикам; так, в 1813 году он заложил две тысячи фунтов из ожидаемого наследства в обмен на шестьсот в руки.

Возможно, ростовщиков воодушевляли его хрупкое телосложение и постоянные болезни. Постоянные боли в левом боку (по словам его второй жены) «довели его нервы до такой степени чувствительности, что его взгляды на жизнь стали отличаться от взглядов человека, наслаждающегося здоровыми ощущениями». Совершенно мягкий и терпеливый в обращении, он страдал от сильной раздражительности, или, скорее, возбуждения, и его стойкость почти всегда была на пределе».68

Он решил, что сможет облегчить свои боли с помощью вегетарианской диеты. Эту надежду подтвердили эксперименты, описанные в книге Джона Ньютона «Возвращение к природе, или Защита вегетарианского режима» (1811). К 1812 году он и Гарриет стали убежденными вегетарианцами. К 1813 году он с таким энтузиазмом относился к тому, что она называла «пифагорейской системой».69 что вставил в свои заметки к «Королеве Маб» обращение ко всем и каждому:

Всем, что свято в наших надеждах на род человеческий, я призываю тех, кто любит счастье и истину, дать честное испытание растительной системе!.. Нет ни одной болезни, телесной или душевной, которую не смягчило бы безошибочно принятие растительной диеты и чистой воды, где бы ни был опробован эксперимент. Слабость постепенно превращается в силу, болезнь — в здоровье».70

В книге Vindication of Natural Diet (1813) он объяснил злые побуждения человека и большинство войн мясной диетой и призвал вернуться от торговли и промышленности к сельскому хозяйству:

При естественной системе питания нам не потребуются ни специи из Индии, ни вина из Португалии, Испании, Франции или Мадейры….. Дух нации, которая должна взять на себя инициативу в этой великой реформы, незаметно станет сельскохозяйственной; торговля, со всеми ее пороками, эгоизм, и коррупция, постепенно снизится; более естественные привычки будут производить более мягкие нравы.71

Странное стечение обстоятельств привело его вегетарианство к разрыву первого брака. Благодаря своему восхищению Джоном Ньютоном он познакомился с невесткой Ньютона, миссис Джон Бойнтон, вегетарианкой, республиканкой, очаровательной, несмотря на седые волосы, и способной вести образованную беседу на двух языках. В июне 1813 года Гарриет родила прелестную дочь, которую Шелли назвал Иантой; тем же летом он вместе с ними и сестрой Элизой переехал в Брэкнелл, приятное местечко в тридцати милях от Лондона. Вскоре после этого миссис Бойнтон сняла там дом и собрала вокруг себя кружок французских эмигрантов и английских радикалов, чьи взгляды на правительство и диету пришлись Шелли по душе. Все чаще он оставлял Гарриет и Ианту с Элизой и уезжал, чтобы насладиться обществом миссис Бойнтон, ее друзей и замужней дочери.

На его отношения с женой упало несколько теней. Похоже, он чувствовал определенную задержку в ее интеллектуальном развитии: она была все больше поглощена своим ребенком и не обращала внимания на политику, но при этом у нее появилась любовь к светским удовольствиям и изысканной одежде; отчасти ради нее он купил дорогую карету. В этот критический момент (26 мая 1813 года) он получил от отца уведомление, что если он не откажется от своего атеизма и не извинится перед хозяином своего колледжа в Оксфорде, то он лишит его наследства и прекратит всякую финансовую помощь. Рассчитывая на значительное наследство по достижении совершеннолетия (4 августа 1813 года), Шелли наделал долгов, которые заложили его будущее. Гарриет и Элиза запаниковали и, очевидно, задумались, не стоит ли Париж мессы. Шелли отказался отречься