Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

фунтов стерлингов в год.

Среди сокурсниц его сестер в Клэпхэме была шестнадцатилетняя Гарриет Уэстбрук, дочь преуспевающего владельца таверны на Гросвенор-сквер. Когда она познакомилась с Перси, то была потрясена его родословной, беглостью языка, широтой его исследований и увлекательной девиантностью его взглядов. Вскоре она согласилась с тем, что Бог мертв, а законы — ненужная помеха. Она с нежным трепетом читала тексты мятежников, которые он ей одалживал, и переведенную классику, открывающую удивительную цивилизацию, которая никогда не слышала о Христе. Она пригласила его к себе домой. «Большую часть времени я провожу у мисс Уэстбрук», — писал Шелли Хоггу в мае 1811 года. Она читает «Философский словарь» Вольтера».51 Когда ее школьные товарищи узнали, что ее странная подруга — атеистка, они объявили ей бойкот, как уже пахнущей адом. Когда ее поймали с письмом от него, она была исключена.

В начале августа Шелли сообщила Хоггу: «Ее отец преследует ее самым ужасным образом, пытаясь заставить ее ходить в школу. Она спросила моего совета; ответ был — сопротивление, в то самое время, когда я тщетно пытался переубедить мистера Уэстбрука! И в результате моего совета она бросилась под мою защиту».52 Позже он вспоминал о результате: «Она явно привязалась ко мне и боялась, что я не отвечу на ее привязанность….. Невозможно было удержаться от того, чтобы не затронуть ее; я пообещал соединить свою судьбу с ее судьбой».53 По-видимому, он предложил союз свободной любви, она отказалась; он предложил брак, она согласилась. Ее отец не дал согласия. 25 августа пара сбежала, доехала на карете до Эдинбурга и там обвенчалась по обрядам шотландской церкви (28 августа 1811 года). Ее отец смирился со свершившимся фактом и назначил ей ренту в двести фунтов. Ее старшая сестра Элиза переехала жить к ней в Йорк и (Шелли признавался, что плохо разбирается в практических делах) взяла на себя управление средствами новой семьи. «Элиза, — сообщал он, — хранит наш общий запас денег, для надежности, в какой-нибудь дырке или уголке своего платья», и «раздает их по мере надобности».54 Шелли был не совсем доволен тем, что Элиза властвует над ним, но утешался покорностью Гарриет. «Моя жена, — писал он позже Годвину, — партнер моих мыслей и чувств».55

Гарриет и Элиза с Хоггом остались в Йорке, а Шелли отправился в Лондон, чтобы успокоить отца. Мистер Шелли прекратил выплачивать ему пособие, узнав о побеге; теперь он возобновил его, но запретил сыну когда-либо появляться в семейном доме. Вернувшись в Йорк, Шелли обнаружил, что его близкий друг Хогг пытался соблазнить Гарриет. Она ничего не сказала об этом мужу, но Хогг признался, был прощен и уехал. В ноябре троица отправилась в Кесвик, где Шелли познакомился с Саути. «Вот, — писал Саути (4 января 1812 года), — человек, который действует на меня так, как действовал бы мой собственный призрак. Он такой же, каким был я в 1794 году….. Я сказал ему, что вся разница между нами в том, что ему девятнадцать, а мне тридцать семь».56 Шелли нашел Саути приветливым и щедрым и с удовольствием читал стихи старшего. Через несколько дней он написал: «Я уже не думаю о Саути так высоко, как раньше. Надо признаться, что когда видишь его в кругу семьи… он предстает в самом приятном свете….. Как он испорчен миром, загрязнен обычаями; у меня разрывается сердце, когда я думаю, каким он мог бы быть».57

Он нашел успокоение в чтении «Политической справедливости» Годвина. Когда он узнал, что этот некогда знаменитый философ теперь живет в бедности и безвестности, он написал ему письмо с выражением поклонения:

Я занесла ваше имя в список почетных погибших. Я сожалел, что слава вашего существа покинула эту землю. Это не так. Вы все еще живы и, как я твердо уверен, заботитесь о благополучии человечества. Я только вступил на сцену человеческой деятельности, но мои чувства и мои рассуждения соответствуют вашим….. Я молод; я горячо люблю философию и истину….. Когда я приеду в Лондон, я разыщу вас. Я убежден, что мог бы предстать перед вами в таких выражениях, чтобы не показаться недостойным вашей дружбы….

До свидания. Я буду с нетерпением ждать вашего ответа.58

Ответ Годвина утерян, но мы можем судить о его характере по его письму от марта 1812 года: «Насколько я могу проникнуть в ваш характер, он представляется мне необыкновенным собранием прекрасных качеств, не лишенных, однако, существенных недостатков. Недостатки эти проистекают и всегда проистекали главным образом из того, что вы еще очень молоды и что в некоторых существенных отношениях вы недостаточно осознаете, что вы таковы». Он посоветовал Шелли не публиковать все излияния, а если он что-то опубликует, то не ставить под этим свое имя. «Жизнь человека, который так поступает [публикует и подписывает], будет состоять из сплошных опровержений».59

Шелли уже практиковал сдержанность, храня в рукописи или в некоторых частных печатных копиях свое первое важное сочинение — «Королева Мэб». «Оно было написано мной в восемнадцать лет — смею сказать, в достаточно буйном духе, — но… не предназначалось для публикации».60 В 1810 году он все еще был увлечен французскими философами; он предпослал поэме гневный девиз Вольтера «Écrasez l'infâme!» и позаимствовал многие идеи из книги Вольнея «Руины, или Размышления о революции империй» (1791).

В начале поэмы дева Ианта спит. Во сне к ней спускается с неба королева фей Маб, уносит ее к звездам и просит с этой точки зрения рассмотреть прошлое, настоящее и будущее земли. Перед ней проходит череда империй — Египет, Пальмира, Иудея, Греция, Рим… Переходя в настоящее, королева представляет себе короля (очевидно, принца-регента), который «раб даже самых низменных аппетитов»;61 Она удивляется, что ни один из несчастных, которые голодают, пока он пирует, «не поднимает руку, чтобы свергнуть его с трона»; и она добавляет ставший знаменитым приговор:

Мужчина Добродетельная душа не приказывает и не повинуется. Власть, подобная опустошающей язве, Загрязняет все, к чему прикасается.62

Королева также не любит торговлю и Адама