"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

- Я люблю тебя, милый мой, и всегда буду ждать, - Волк зевнул.

Скомкав конверт, он швырнул обрывки в урну: «Она, хотя бы не собирается в Европу приехать. Очень хорошо». Письма от Александра Волк прочел внимательно, ответил на каждое и отправил мальчику посылку с подарками.

- Вернусь из России, - напомнил себе Волк, - изменю завещание. Пусть Александру квартира достанется. У барона де Лу есть, где жить. У них семь комнат на рю Мобийон, а Жанна замуж выйдет. Обойдутся без моей недвижимости.

Он встретился с молодым русским революционером, Плехановым. Он, после стачки в Санкт-Петербурге, бежал в Швейцарию. Волк сказал ему:

- У меня есть воспитанник, мальчик. Александр. Он, скорее всего, приедет в Европу, когда вырастет. Надо о нем позаботиться.

Плеханов закашлялся: «Товарищ Волк, я уверен, что в России все завершится казнью тирана. Вы вернетесь сюда...»

- Непременно, - усмехнулся Волк, заваривая кофе. Он пригласил Плеханова к себе в пансион:

- Я в этом не сомневаюсь. Я на всякий случай, - Волк вдохнул запах кардамона, - говорю. Я дам Александру твой адрес. Насколько я понимаю, - Макс поднял бровь, - ты в Россию не собираешься, тебя вечная каторга ждет, - Плеханов кивнул:

- Не беспокойтесь, товарищ Волк. Мы примем Александра на свое попечение, если что-то..., - он осекся. Волк разлил кофе по чашкам: «Я всего на год уезжаю. Весной с императором будет покончено».

Он написал обо всем Александру. Волк знал, что мальчик не будет делиться с Аталией своими планами. За это можно было быть спокойным.

Волк получил от Интернационала неограниченные полномочия по организации убийства императора. Он отправился в Москву. По сведениям, доставленным из России, его ждали некий Техник, и некая Кассандра, народовольцы из столицы. В Москве, скрывался и Степан Халтурин, взорвавший бомбу в Зимнем Дворце. Волк напомнил себе, что надо не жалеть исполнителей террористических актов. Техника не стояла, на месте. Взрыв можно было произвести, используя заряд, закрепленный на человеке.

- Долгорукова, - он расплатился за кофе, - к ней надо подобраться поближе, соблазнить ее..., Придется для этого соблазнять и содержанку пана Крука. Впрочем, мы делили женщину.

Во французских газетах писали, что дни императрицы сочтены. К русским газетам Волк не притронулся. По легенде, он не знал языка. Он краем глаза, взглянул на «Московские ведомости». Царь собирался приехать на богомолье, к святыням Кремля:

- Федор Петрович, наверняка, здесь будет, - Волк вышел из кофейни, - впрочем, пока мы не готовы. Не надо поспешности.

Его беспокоила кузина Марта. Макс не верил, что она сидит в Лондоне и управляет делами «К и К». Аталия только упомянула, что ее старший сын поехал на восток.

- Может быть, - Волк свернул на Тверской бульвар, - и она туда отправилась? Она долго болталась в Азии, арабский язык знает..., Ладно, - велел он себе, - это потом.

В полицейском управлении все оказалось несложно. Волк показал паспорт, и телеграмму из гостиницы о бронировании номера. Он получил кабель еще в Варшаве. Макс объяснил, что приехал знакомиться с постановкой дела на российских железных дорогах. Регистратор иностранцев говорил на хорошем французском языке. Жандарм зарделся от удовольствия, когда Волк похвалил организацию движения на Брестской дороге. Макс получил лиловый штамп на три месяца. Его заверили, что по истечении этого срока регистрацию продлят, без излишней волокиты.

- Тем более, месье Вилен, - радушно сказал полицейский, - вы собираетесь работать в России..., Принесите письмо от вашей компании, для получения вида на жительство, - Волк, действительно, думал наняться техником. Знаний для этого ему давно хватало.

Он постоял в отделанном гранитом вестибюле, изучая карту Москвы на стене. Макс услышал чей-то голос:

- Николай Федорович! Если вы в подвал, захватите телеграммы из Рязани и Брянска. Кое-кто из этих бегунов, - мужчина рассмеялся, - попадался, в провинции. Они хорошо известны нашим коллегам.

Волк помнил, как зовут сыновей пана Крука. Это был старший, похожий на кузину Эжени, мальчик.

- Даже не на Эжени, - поправил себя Макс, - мне бабушка говорила. Отец, Эжени, Бенедикт, и дед, сэр Майкл Кроу, были невысокие. Он покойного кузена Питера напоминает, - мальчишка, ему было чуть за двадцать, прошел мимо Волка. Юноша носил штатский костюм, каштановые волосы немного выгорели на концах. Глаза у Николая были лазоревые. Волка он узнать не мог. Никакой опасности не было.

- И этот в жандармы подался, - мистер Вилен вышел на бульвар, - чего еще ждать от детей пана Крука?

В гостинице Дюпре Волк взял двухкомнатный номер с ванной и принял от портье запечатанный конверт, с четким, уверенным почерком.

- Мистеру Фрэнсису Вилену, в собственные руки.

Волк поднялся к себе. Комнаты выходили на Кузнецкий Мост, на балконе стояли кованые кресла. Он взглянул на толпу, на открытые ландо. Волк заметил красивую девушку, в сером, шелковом платье, у витрины музыкального магазина напротив. Черные, немного вьющиеся волосы спускались из-под шляпки на стройную спину. Она посмотрела на хронометр и вошла в гостиницу. Волк, было, примерился распечатать пакет, но в дверь постучали. Макс убрал конверт в ящик стола, и встал на пороге. У нее были огромные, дымно-серые глаза, белые щеки зарумянились.

- Добро пожаловать в Москву, товарищ Волк, - тихо сказала она, - я товарищ Кассандра. Я тоже здесь живу. Это я оставила вам пакет, - рука девушки была тонкой, но сильной.

Хана взглянула в его голубые, спокойные глаза и почувствовала резкий, мгновенный холод на шее. Медальон будто превратился в лед.

- Заходите, - отступил Волк и захлопнул дверь.

Благодетель, раб божий Григорий, в монастыре не появился, зато, как сказала насельницам мать Агния, приехала его дочь, Любовь Григорьевна. Марта узнала женщину, с которой, у ограды Рогожского кладбища, разговаривал старший сын Федора Петровича.

Она тогда проследила за Николаем. Из Рогожской слободы юноша поехал на Тверской бульвар, в полицейское управление города. Марта устроилась на скамейке, напротив входа. На противоположной стороне площади возвышался Страстной монастырь. Монашеский наряд Марты ни у кого не вызывал удивления. У нее имелся потрепанный Псалтырь. Женщина шевелила губами, а иногда вставала и прохаживалась, крестясь на купола..

К вечеру на бульваре стало оживленно. Марта боялась, что Николай Федорович возьмет казенный экипаж и выедет из задних ворот особняка. Однако юноша вышел на улицу, с папкой под мышкой. Он зашагал вниз, к Храму Христа Спасителя. Марта последовала за ним. Вечер был теплым, вокруг газовых фонарей на бульварах кружились мотыльки. Она, отчего-то, вспомнила Семипалатинск: «Просто послушаю Федора Михайловича. Автограф возьму, если удастся».

В «Московских Ведомостях» Марта прочла, что на открытие памятника пускают только по билетам. Она посетила Общество Любителей Российской Словесности, надев платье гувернантки. Очередь просителей извивалась по узкой лестнице и выплескивалась во двор. Марта долго убеждала загнанного секретаря, говоря, что она, госпожа Воронова, приехала из самого Иркутска, услышать гения земли русской.

- У нас нет университета, ваше благородие, - горячо сказала Марта, - в пожаре, два года назад, сгорели и библиотека, и архив. Я учительница, преподаю девочкам. Я откладывала деньги, чтобы до Москвы добраться, пожертвовала на памятник...

Марта, действительно, несколько лет назад, узнала о сборе народных средств на памятник Пушкину. Она отправила в Санкт-Петербург, анонимно, большое пожертвование.

- Родители Степушки с Пушкиным были знакомы, - задумчиво сказала она тогда мужу и погладила обложку сборника стихов: «Жаль, что у него автограф не взять».

Секретарь долго мялся, но Марта была упорна. Наконец, он сдался, и выдал именной билет для госпожи Вороновой. Секретарь предупредил, что на открытие надо приходить за несколько часов. На церемонии ожидались десятки тысяч москвичей.