"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Посмотрим, - размышляла Анна, - как все сложится. Осенью, может быть, я его подпущу ближе. Мне надо познакомиться с его величеством. Папу об этом просить нельзя, слишком опасно.
Она попрощалась с попутчицей и взяла простой саквояж. Проводники открывали двери вагонов. Вдоль поезда бежали мальчишки, рассыльные из лавок, с плетеными корзинами, предлагая свежие огурцы, вареные яйца, и калачи.
Анна заметила рыжую голову в конце платформы. Саша приехал в Москву на прошлой неделе. По соображениям безопасности народовольцы всегда путешествовали отдельно друг от друга. Он жил у Халтурина, в дешевых номерах, рядом с Хитровым рынком. Анне сняли комнату в благопристойном пансионе на Кузнецком мосту, неподалеку от модных магазинов. Они должны были переночевать в Клине, и пригородным поездом добраться до Москвы. Саша взял отпуск на Путиловском заводе. Отцу и брату он сказал, что едет в командировку, на Урал.
Анна, не повернув головы, прошла мимо. Саша был в хорошем, английского твида, костюме, при мягкой шляпе. Юноша нагнал ее на привокзальной площади. Анна стояла у вереницы извозчиков, озираясь, глядя на свой хронометр. Она неловко повернулась и выпустила из рук саквояж. Со стороны никто ничего бы не заподозрил. Отлично одетый молодой человек помог незнакомой барышне, подняв багаж. В коляске Анна развернула записку, лежавшую в ее ладони. Она прочла название гостиницы и велела извозчику: «В «Монастырскую», пожалуйста».
- Любовь моя, - повторила Анна, - я скучал, так скучал…, У нас все хорошо, пришли новости из-за границы. Волк на пути в Москву. Наконец-то мы с ним познакомимся…, - Анна небрежно разорвала бумагу, пустив ее по ветру.
Звенели колокола церквей. Она достала из саквояжа кружевной зонтик. Анна откинулась на сиденье пролетки, слушая стук копыт по булыжнику.
- Познакомимся, - повторила она, положив руку на медальон. Девушка вздрогнула, на мгновение, почувствовав смертный, пронзительный холод. Потом все исчезло, медальон стал, как обычно, теплым. Анна, облегченно, выдохнула: «Волноваться не о чем. Господь давно все рассудил. Мы просто ему помогаем».
Она мимолетно улыбнулась. Девушка закрыла глаза, купаясь в тепле летнего дня, задремывая под мерный ход экипажа.
Профессор Крассовский, из Медико-Хирургической академии в столице, приезжал на прием в Москву каждый месяц, на несколько дней. Он виделся с пациентками в лечебнице доктора Корна, на Остоженке. Здесь были мраморные полы, механически поднимающиеся кушетки, обтянутые испанской кожей, японские ширмы и хорошенькие, ловкие сестры милосердия. В приемной, обставленной мебелью орехового дерева, лежали модные журналы, пахло ароматической эссенцией. На шелковых обоях висели портреты пухлых, румяных детей, играющих с котятами.
Крассовский настаивал на том, чтобы дамы не сталкивались друг с другом. В приемной всегда сидела одна пациентка. Предыдущую женщину выпускали по особой лестнице, прямо на улицу. Осмотр у Эдуарда Яковлевича стоил пятьдесят рублей. Плата за операции исчислялась четырехзначными цифрами. Любовь Григорьевна ходила к нему, еще, будучи замужем.
Оба ее брака оказались короткими, не больше года. Первый раз она обвенчалась, чуть старше двадцати лет. Как только Люба поняла, что муж ее метит в правые руки к Григорию Никифоровичу, девушка попросила отца избавиться от супруга. Григорий Никифорович кивнул: «Правильно. Василий себе на уме. Мне это не нравится. И его отец осмелел, - Волков потрещал пальцами, - доносят, что он много языком болтает. Мол, я его сват, я за него всегда вступлюсь, - он поцеловал дочь в лоб: «Ни о чем не волнуйся, милая».
Муж поехал с Волковым к Макарию и оттуда не вернулся. Второй супруг Любови Григорьевны закончил точно так же. Его даже не стали увозить из Москвы.
- Вода все скроет, - расхохотался отец, - тем более он пьет, - Григорий Никифорович поморщился, - как мне говорят. Словно никонианин, - Волков к алкоголю, табаку и кофе не притрагивался. Старик ел картофель, посмеиваясь: «Прошли времена, когда из-за овощей бунты устраивали». Любовь Григорьевна любила кофе. Отец, завидев ее с чашкой, говорил:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})- Раньше считалось, что кофе пить, это ков на Иисуса строить. Было бы мне не семьдесят лет, Любушка, я бы и сам кофием баловался. Однако доктора говорят, что для стариков он не полезен.
- Семьдесят лет, - Любовь Григорьевна, сидя в приемной, рассеянно листала «Ниву», - дедушка в те же года умер, - она перекрестилась.
Никифор Григорьевич баловал внучку, возил ее в Нижний Новгород, на ярмарку. Летом они проехали по Волге, на роскошном пароходе, в лучшей каюте. В Мисхоре у Волковых стояла дача. В Крым они отправлялись по железной дороге, первым классом.
- И удар у папы был, - женщина вздохнула, - это из-за волнений. Пусть он с внуком возится, дела я на себя возьму..., - она отложила журнал и поднялась. В приемной раздался звонок. Крассовский сообщал пациентке, что кабинет свободен.
Все было, как обычно. Любовь Григорьевна привыкла к его мягким, ловким рукам. После осмотра профессор усадил ее на бархатную кушетку. Девушка в форме сестры милосердия принесла кофе.
- Я всегда говорю, - Крассовский попросил разрешения закурить, Любовь Григорьевна кивнула, - что вас надо в учебник занести, сударыня. Все хорошо, - запахло египетским табаком. Профессор откинулся в кресле:
- Она прекрасно сложена, создана, для деторождения. Однако в браках, потомства не появилось. Конечно, непонятно, что за мужья попадались, да и недолго она замужем была. Красавица..., -Любовь Григорьевна выпрямила спину, держа изящную, фарфоровую чашку, покачивая носком остроносой туфли. Шляпу украшал пучок синих перьев страуса. Профессор вспомнил:
- И белье синее. Шелк и брюссельские кружева. Не похожа она на купчиху. Говорит, как образованная женщина, знает языки..., - Любовь Григорьевна свободно владела французским и немецким.
- Впрочем, это не мое дело, - напомнил себе Крассовский. Врач подвинул ей блокнот в бархатной обложке:
- По вашей просьбе, сударыня, я рассчитал ваш цикл, на ближайший год, пользуясь сведениями, что вы мне предоставили. Красным отмечены даты, когда зачатие вряд ли может состояться..., Хотя, -усмехнулся профессор, погладив светлую бороду, - женский организм, вещь довольно непредсказуемая. Зеленым, - ухоженный палец указал на блокнот, - выделены периоды, наиболее благоприятные. Не беспокойтесь, - уверил ее Крассовский, - хоть вам и тридцать лет, но здоровье у вас отменное. Все будет хорошо, сударыня. Я почту за честь наблюдать за вашей беременностью и провести роды, - пациентка протянула тонкую, красивую руку. Крассовский, как всегда, удивился тому, какие сильные у нее пальцы. Колец она не носила, только два золотых, обручальных.
Он, было, хотел спросить, не собирается ли госпожа Волкова замуж, но потом оборвал себя: «Это и вовсе тебя не касается». Он только напомнил пациентке, что для зачатия благоприятно вести размеренный образ жизни, и хорошо питаться.
- Однако, - заметил Крассовский, провожая ее, - какие у вас волнения, сударыня? Вы делами не занимаетесь..., - голубые глаза смешливо блеснули: «Увидимся в следующем месяце, господин профессор».
Она ушла, оставив тонкий запах лаванды. Крассовский сказал себе:
- Денег, она не пожалеет. Вернее, ее будущий муж, кем бы он ни был. То, что Любовь Григорьевна драгоценностей не носит, ничего не значит. Я вижу, что она из богатой семьи..., - он допил кофе и протянул руку к звонку.
На Остоженке было оживленно. Любовь Григорьевна, на лестнице лечебницы, спрятала блокнот в ридикюль.
- Вести размеренный образ жизни, - вспомнила она слова профессора. Женщина, невольно, улыбнулась: «Знал бы он, что у нас за жизнь. С пистолетом в сумочке я не хожу. Не те времена, чтобы оружие с собой носить, но все равно..., - охранники Любовь Григорьевны ждали ее неподалеку от дверей клиники.
Волковы никогда не выезжали в город одни. У Григория Никифоровича в Москве не было соперников, но осторожность никогда не мешала. Полиция их не трогала. Григорий Никифорович, несколько раз в год, посылал крупные пожертвования единоверческим монастырям и церквям, помогал сиротским домам и больницам. На именины московского полицмейстера, Волков всегда отправлял ему, с доверенными людьми, богатые подарки.