"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Балкон квартиры выходил прямо на храм. Николай каждое утро пил кофе, любуясь золотым сиянием куполов. Приехав в Москву, юноша понял, что командировка может затянуться. Старообрядцы в столице были не похожи на тех, с кем он привык иметь дело за Волгой или в сибирских скитах. Николай вспомнил упрямо сжатые губы старух в черных сарафанах, стариков с нечесаными бородами, плевавших ему вслед: «Изыди, сатано!»

На Кавказе все было по-другому. Тамошние сектанты-молокане, непьющие, тихие, скромные люди, приглашали чиновников из Священного Синода в дома, усаживали их за стол, и с готовностью выполняли распоряжения комиссий из столицы.

Николай ожидал, что московские старообрядцы, ворочавшие миллионами, обосновавшиеся в изящных особняках на бульварах, не будут прекословить и добровольно закроют домашние молельни. Старообрядческие церкви запечатали, но запретить богослужения на Рогожском кладбище полиция не могла. В указе Синода шла речь только о храмах. Когда Николая отправляли в Москву, на совещании кто-то заметил:

- Все эти подвальные сборища, тайные монастыри, надо разогнать. Сегодня они молятся, завтра плясать начнут, как хлысты, не к ночи будь помянуты. Они привечают бродяг, беспаспортных…, -Николай посоветовался с отцом.

Федор Петрович осенью прошлого года вернулся из командировки с потухшим, усталым лицом. Коля не стал спрашивать у отца, что случилось. Они редко обсуждали рабочие дела. Николай не разбирался в радикалах. Честно говоря, Коля и не хотел в них разбираться. Ему хватало своих забот.

- На службе у него все в порядке, - юноша, за семейными обедами, искоса смотрел на красивое, жесткое лицо Федора Петровича, - орден к Рождеству получил…., Что с ним такое? - однако, после Рождества отец повеселел, и даже начал, чего за ним раньше не водилось, ездить на балы. Коля сказал брату:

- Что бы там, у папы ни произошло, все закончилось. Он на два десятка лет помолодел.

Саша рассеянно, не отрываясь от каких-то подсчетов, ответил: «Хорошо». Брат был очень занят на Путиловском заводе. Саша ездил в Кронштадт,работать в новой лаборатории,занимавшейся морскими минами. Коля его почти не видел. Александр целыми днями пропадал либо в цехах, либо, как он говорил, сидел в библиотеке.

- Наверное, диссертацию пишет, - думал Николай, - Саша очень способный. Станет доцентом, в университете, профессором. Папа будет нами гордиться.

За кофе, в кабинете, выслушав сына, Воронцов-Вельяминов хмыкнул:

- Ты хорошо придумал, Николай. Радикалы могут пользоваться чем угодно для достижения своих целей. И кем угодно, - отец пыхнул сигарой, - в том числе, раскольниками. Не церемоньтесь, - велел Федор Петрович, - сажайте всех беспаспортных, кого найдете. Превентивно, - хохотнул он, - потом разберемся.

Когда Николай ушел, Федор Петрович закинул сильные руки за голову и сладко потянулся. В комнате пахло сандалом, хорошим табаком и турецким кофе. Из Лондона, осенью, Федору Петровичу пришлось уехать без Любаши. Город, после взрыва на Ганновер-сквер наглухо запечатали. Федор, узнав о бомбе, всю субботу ожидал записки от пана Вилкаса. Он знал, что дочь еще до взрыва была в его руках. Однако, никакого письма не пришло.

Медлить было опасно. Оба родственника погибли, Федор решил не рисковать. Пан Вилкас, между тем, как сквозь землю провалился. Федор, не получив от него известий, решил не переводить вторую часть платы за похищение дочери. За взрыв Воронцов-Вельяминов расплатился сполна. Его немного беспокоило, что невестка выжила, однако он махнул рукой: «Марта овдовела, ей не до такого сейчас. Подожду немного, и навещу Лондон. Любаша должна жить со мной».

Федор, по возвращении, несколько раз хотел дать отставку своей содержанке, Верочке Соловьевой, однако императрица лежала в чахотке. При дворе шептались, что она не доживет до следующего лета. Ходили слухи, что тогда его величество обвенчается с Долгоруковой. В таких обстоятельствах выгонять Верочку, лучшую подругу будущей жены императора, было непредусмотрительно. Соловьева, как классная дама, жила в Смольном институте. Встречаться в ее комнатах было невозможно. Федор, скрепя сердце, потратился на аренду неплохой квартиры на Литейном проспекте. Провести плату, как оперативные расходы, было нельзя. Федор гордился своей щепетильностью в таких делах.

- Впрочем, - он сидел, глядя на украшенную афганским ковром стену, - я прекратил высылать змее деньги. После смерти его светлости о моей расписке никто и не вспомнит.

Верочку он заставлял отрабатывать квартиру сполна. Они встречались в ее свободные дни, Федор Петрович отпускал содержанку только поздним вечером.

Афганский ковер напомнил ему о бывшей жене, о встрече, в Британском музее. Федор помотал головой:

- Она мне больше не нужна. Пусть живет, как знает. И Верочка не нужна…, Господи, я, в мои годы, как мальчишка…, - все было тщетно.

Он просыпался ночью, слыша высокий, нежный голос:

- Боже, вы были в Париже…, Это моя мечта, моя страсть…, - огромные, серые глаза взглянули на него. Узел черных, тяжелых волос, перевитых жемчужными нитями, качнулся. Она мимолетно, незаметно провела затянутой в бальную перчатку ладонью по рукаву его фрака: «Вы прекрасно танцуете, Федор Петрович».

Он вернулся домой и долго сидел в кабинете, за бутылкой хорошего, французского коньяка, думая о ее узкой, белоснежной спине, о том, как слабо билась в начале шеи едва заметная, синяя жилка. Она была похожа на девушку, что Федор когда-то видел в Варшаве, на железнодорожном вокзале. Федор закрывал глаза:

- Анна…, Господи, я клянусь, она будет моей.

Он увидел Анну Константиновну случайно. Федор считал своей обязанностью посещать публичные литературные чтения, поддерживая репутацию мыслящего, серьезного человека. В этот раз выступал Достоевский. Увидев Воронцова-Вельяминова, писатель обрадовался и усадил его рядом со своей женой. Подле невзрачной Анны Григорьевны оставалось два свободных места. Федор приготовился скучать. Читал Достоевский не из «Бесов», этот роман Федору понравился, а из «Подростка». Федор едва закончил книгу, зевая над каждой страницей. Внезапно, рядом зашуршал шелк, на него пахнуло сладким запахом липового цвета. Тихий голос, робко спросил: «Простите, милостивый государь…, Здесь, наверное, занято?»

Он поднял глаза и оцепенел. Ее звали Анна Константиновна. Она приехала в столицу из Швейцарии, где, на курорте, жила ее вдовая мать, польская дворянка. Федор едва успел отдать девушке визитную карточку. На домашнем обеде, у Достоевских, он повторял себе: «Анна мне не напишет. Зачем я ей, на шестом десятке?»

Анна Константиновна прислала изящный конверт. Девушка извещала, что будет на благотворительном балу, в пользу сирот героев турецкой войны. Федор не мог поверить своему счастью. Он даже не хотел проверять девушку. С ее огромными, невинными глазами, с католическим швейцарским пансионом за спиной, она была чиста, как агнец. Федор, на балу, заметил, что она водит хорошие знакомства. Анна Константиновна смутилась:

- Моя матушка из Воронецких. Правда, из боковой ветви…, - Федор улыбнулся:

- Вы из Гедиминовичей. Мы тоже хороших кровей, - Федор рассказал ей об истории рода Воронцовых-Вельяминовых. Анна ахнула:

- Вы из варягов! Вы на них похожи, Федор Петрович. Статью, - лукаво добавила девушка. Федор покраснел.

- Я сделаю ей предложение, - уверенно пообещал себе Федор, вдыхая ароматный дым сигары, - когда умрет императрица и закончится траур.

За чашкой кофе, на балконе, Николай рассматривал купол собора.

После нескольких недель в Москве, юноша понял, что Морозовы, Рябушинские, и другие богатые старообрядцы, не хотят рисковать службами у себя в домах. Они ездили в Рогожскую слободу, где раскольники содержали тайные молельни. Ходили слухи, что самая богатая и старая из них, в особняке купца третьей гильдии, некоего Волкова. Николая туда и на порог не пустили. Мужик в армяке, с неожиданно новым, дорогим револьвером, Кольта за поясом, хмуро сказал: «Его милость никониан не принимает». Он захлопнул ворота. Коля услышал захлебывающийся лай волкодавов.