Госсмех. Сталинизм и комическое - Евгений Александрович Добренко

что у них сегодня трудодень меньше. Завтра они обгонят вас и по урожайности и по трудодню. А по культурности вы далеко отстали от них. Просто стыдно, чтобы в таком колхозе не было клуба, радио, электричества.

И наконец всезнающий секретарь обкома касается самого сюжета комедии:

Ваше неудачное сватовство, о котором мне рассказывали, это тоже вам урок. Приехали вы со спесью, а уехали с конфузом. Девушка-то — наша, советская, активный строитель колхозной жизни. Она сразу распознала, что не с той стороны к ней сваты подъезжают. И действительно, зачем ей, передовой колхознице, идти в ваш отсталый, некультурный колхоз? Вот пусть теперь жених со сватом и подумают, как им к такой девушке подступиться.

Так колхозная комедия убеждала зрителя в том, что у него нет ни клуба, ни электричества из-за «скупости» советских Панталоне, каковая была проявлением несостоятельности их жизненной философии — чуждой интересам простых людей и потому несоветской и осужденной партией. Но подобно тому, как козни немощного богатого старого скупца не могли отвратить победы влюбленных, упорство «отсталых предов» в результате «конфликта» ломалось партией, выражавшей интересы «широких колхозных масс». Так, риторически самоочищаясь, режим утверждал свою народность.

Не следует, однако, думать, что, занимаясь этим, комедия могла подорвать авторитет номенклатурных персонажей — сатирических среди них почти не было. Так, на протяжении всей «Калиновой рощи» председатель сельсовета Ковшик ругалась с председателем колхоза Романюком, выставляя его недалеким руководителем, рутинером и обывателем. При этом, как справедливо писали критики, «в образе Романюка элементы сатиры переплетаются с колоритным и теплым юмором, ибо в основе своей Романюк — хороший человек и здоровая советская натура»[1042]. То же можно сказать едва ли не обо всех «осуждаемых» персонажах колхозных комедий — «здоровых советских натурах», которые подавались не столько сатирически, сколько юмористически, с явной авторской симпатией.

Часто эти герои оказывались полностью реабилитированными уже к середине пьесы, проходя по ходу действия ускоренный курс перековки. Так, в разгар конфликта протагонист комедии «Добро пожаловать» Азер обрушивается на районного начальника и своего будущего тестя Дадаша: «Вы просто ограниченный, отсталый и трусливый человек! В вашей душе я ничего не вижу, кроме отцовского эгоизма и боязни потерять теплое местечко». Но вот появляется новый секретарь райкома, о котором сообщается, что он «совсем молодой парень, по душе колхозникам пришелся. Все знает, как будто тут век с нами жил», и ситуация резко меняется. Из бунтаря Азер сам превращается в начальника («Со мной теперь не шути. Получил официальное назначение — начальник строительства водоема»), а Дадаш теряет свое «теплое местечко». Чувство справедливости зрителя удовлетворено быстрой расправой с рутинером: «Секретарь ему так сказал: сиди в деревне, да пока ума не наберешься, в район не возвращайся». Однако сам Дадаш не сердится на своего обидчика. И в финале исправившийся Дадаш получает похвалу от Азера: «Дядя Дадаш, и я хочу сказать, чтобы все колхозники знали, что вы вложили в эту стройку не только опыт и старанье, а всю душу свою, все сердце. Как коммунист и патриот. Я хочу, чтобы все знали, что то слово, которое Дадаш дал секретарю райкома, он сдержал с честью». Салим тоже мгновенно прозревает, заявляя дочери Дадаша: «Если я виноват в чем-нибудь, то у меня хватит сил выправиться… Я добьюсь, что мне не будет стыдно смотреть в глаза и Дадашу, и тебе, Фарида, и всем нашим колхозникам».

И только дочери Дадаша с ее устаревшими представлениями о «чести семьи» и женским сердцем не дано понять партийную мужскую правду. Фарида отвергает влюбленного в нее Азера: «Как я могу любить человека, который обливает грязью моего отца?!» Она пеняет принявшему партийную критику Дадашу: «Отец, отец, как ты сам себя унижаешь!» А ухаживающему за ней Салиму заявляет: «Горько, больно мне за отца! Я ведь из-за него отрезала себе кусок сердца». Но в финале сам Дадаш уговаривает дочь вернуться к своему обидчику: «Гордость тебе мешает. Дочерняя честь. Не можешь ты Азеру простить, что он прав тогда был и в лицо мне эту горькую правду сказал. Но если ты, Фарида, из-за меня от счастья своего отказаться хочешь, — не подняться мне больше, не выпрямиться никогда. Задавит меня этот камень».

Это была пятая комедия Рахмана. Все они были колхозными и строились на том, что излишнее самолюбие героев вело к конфликту, который разрешался в финале примирением. Герои страдали от собственной непримиримости. Их упрямство и гордыня, переходившие в спесь, являлись важной сюжетной пружиной. В равной мере от них страдали как мужчины, так и женщины, но если мужчины отходили от них в силу убеждений, в результате принятия партийной критики, то женщины — неосознанно, в силу любви.

Панталоне комедий восточных авторов особенно трепетно относились к своим «статусу», «чести» и «авторитету». Старый бригадир Мавлон из «Шелкового сюзане» не мог смириться с приездом молодежи в Голодную степь, где его власть была незыблемой. На призыв парторга «не сторониться молодежи… Присмотреться к ней хорошенько… И, может, даже поучиться у нее кое-чему» Мавлон в ярости отвечает: «У кого учиться Мавлону? У желторотых птенцов?! Я здесь первым землю поднимал… Рекордных урожаев добился… Не кто-нибудь — я, Мавлон!» Он с завистью относится к жениху своей племянницы Дехканбаю и во всем усматривает подкоп под себя.

Объявленная им война с комсомольцами завершается для него предсказуемым фиаско. А партийный секретарь ставит диагноз: «Затянувшаяся болезнь… Тяжелый приступ упрямства и тщеславия. Плохо мы еще лечим эти болезни». И когда призывы «сделать выводы из справедливой критики» остаются неуслышанными, парторг прибегает к сильнодействующему лекарству, напоминает Мавлону «о сталинских словах: „Победителей можно и нужно судить, можно и нужно критиковать и проверять. Это полезно не только для дела, но и для самих победителей: меньше будет зазнайства, больше будет скромности“». Он пеняет председателю колхоза на то, что «мы — и я и вы! — допустили, чтобы тщеславие Мавлона… зазнайство… выросли в нем, как помидор в парнике…» В финале племянница Мавлона осуждает его: «Хлопкороб он замечательный… Много земли в Голодной степи поднял… Землю он обновлял, от соли ее промывал. А сам? В него самого въелась старая соль. Выше коллектива себя поставил, обиделся и колхозу стал мешать…» Но, несмотря на все, отрицательный персонаж в финале неожиданно прозревает, сообщая всем, что ошибался: «Плохо я думал о Дехканбае. Я первым здесь землю поднимал… Думал, Дехканбай унизить меня хочет, вместо меня первым стать хочет… А сегодня понял: не Дехканбай меня обидел. Я его обидел, обидел — не то слово! Оскорбил!»