Искры - Михаил Соколов

Леон широко открыл сияющие глаза и проговорил прерывающимся от волнения голосом:

— Товарищи!.. Друзья мои дорогие!.. Революция идет в России!

2

Семнадцатого октября работа на заводе началась, как начиналась всегда. После первого гудка на проходных центральных воротах открыли ящики с бесчисленными гвоздиками для номеров. После второго гудка к заводу со всех сторон потянулись по первой пороше нескончаемые вереницы рабочих, и пустые ящики быстро стали наполняться отполированными в карманах блестящими медными кружочками.

Леон не уходил домой и пробыл на заводе всю ночь. Члены комитета и активисты тоже всю ночь провели в цехах. Они разговаривали с рабочими, еще и еще раз напоминали, чтобы никто не ушел в решительную минуту, как бы случайно роняли слова о событиях в столицах, о том, что утром, когда придут рабочие дневной смены, будут сообщены интересные новости, а перед утренним гудком все разошлись по своим местам.

Леон был у первой мартеновской печи. Рядом с ним стояли два его напарника. Широкий конопатый парень со странным именем Леська сказал над ухом:

— Кажись, пора, Леон! — и взялся за лом.

Леон взглянул на карманные часы, покачал головой и посмотрел вглубь цеха. Там, возле каждой печи, стояли завальщики.

Ровно в шесть часов утра гудок прогудел три раза. Через минуту рев его повторился, и тотчас во всех цехах из-под крыш, из-за машин, с кранов полетели белые листки и закружились, замелькали в воздухе, как стаи голубей.

— Дава-ай! — резко взмахнув рукой, крикнул Леон и, когда Бесхлебнов сбросил листовки с крана, побежал вниз, в газогенератор.

Леська и друг его стали яростно бить в летку печи. Торопясь, чтобы им не помешал мастер, они били неумело, мешали друг другу и немного замешкались. Наконец из летки вырвались первые искры, потом сноп искр и показался металл. Леська дернул за рукав напарника, отбежал с ним в сторону.

Металл искрящейся струйкой, потом ручьем и наконец потоком побежал по выложенному кирпичом желобку, полился в канаву, и в воздухе, стреляя во все стороны, взвился ослепительный фейерверк и озарил цех багряным заревом.

Через минуту полился металл из крайней, шестой, печи, потом из четвертой, второй… и цех залил огонь.

Когда Леон, перекрыв газ, прибежал к канавам, глазам его открылось невиданное зрелище. Все шесть печей водопадами извергали на землю, в канаву, раскаленную добела лаву. Брызги ее огненным вихрем взлетали под высокую крышу, трескучим ливнем осыпали краны, били в стены феерическими каскадами.

Мастера, инженеры, начальник цеха бегали от печи к печи, что-то кричали, потрясали кулаками, но рабочие стояли в стороне и смотрели, как все лилась и падала жижа стали, и на розовых лицах их были и радость, и гордость, и торжествующая суровость.

Леон взобрался на вагон-площадку с изложницами и заговорил бурно, порывисто:

— Товарищи! В России идет революция! Рабочий класс и весь трудовой люд поднялись на решительную борьбу с самодержавием. Петербургский пролетариат остановил все заводы и избрал свой Совет депутатов для защиты рабочих интересов… Железные дороги, фабрики и заводы объявили всеобщую политическую стачку. Всюду пролетариат выходит на улицу с красными знаменами. Самодержавие трещит по всем швам, но еще пытается обмануть нас ложными обещаниями и созывом бесправной Думы. Мы не верим этим обещаниям! Дума помещиков и капиталистов не улучшит положения народа. На улицы мы пойдем! В решительный бой за свои права, за права трудящегося человека, за свободу, за демократическую республику. Именем революции объявляю завод остановленным!

И по заводу, по цехам покатился ликующий клич:

— Ста-но-ви-и рабо-оты!

— Революция-а-а-а!

В литейном цехе мастер Клюва, дослушав горячую речь Ткаченко, укоризненно покачал головой:

— Ай-я-яй! — и заорал: — Не слушайте его, крамольника!.. Все по местам! Включить дутье вагранок!

— За ворота его, толстопузого! — крикнул Ермолаич.

Клюву схватили, набросили на него рогожный куль и выкатили из цеха на тачке.

— Счастливого пути, господин Клюва!

— Тебя куда, мастер? За ворота или в казенку? — провожали его веселые голоса.

— Ермолаич, мерзавец, рассчитаю! — грозился Клюва из рогожи, но его под хохот и свист вывалили из тачки на черносерую горячую землю за цехом.

Литейщики деловито выпустили на землю чугун из всех трех вагранок и сошлись на середину цеха.

В доменном, возле печи, стояли Лавренев и Иван Гордеич. Искры осыпали их звездным вихрем, одежда на них была красная и дымилась от жара, но они заслоняли лица рукой и не уходили, наблюдая за леткой. Вот Иван Гордеич поднял руку, немного подержал ее в таком состоянии и резко опустил.

Каталь Герасим мелькнул в искрах и исчез за печью, а через минуту оглушающий шум прекратился, люди отбежали в сторону, и по канаве полилась и забурлила неторопливая чугунная жижа, озарив все розовым светом.

— Все? Можно идти домой? — крикнул над ухом Лавренева Иван Гордеич.

— Выпустить металл, продуть летку и перевести все три печи на холостой ход! — ответил Лавренев.

— Этого я не вправе делать, сынок, — возразил Иван Гордеич, но тут же позвал каталя Герасима и сказал: — Надо остановить второй и третий номер. Рискнем? Раз вся Россия поднялась — нам находиться в стороне от народа грешно.

Герасим кивнул головой.

В механическом цехе Ряшин стоял на станке и говорил речь:

— …ибо в единении сила! А забастовка — это могучее средство в наших руках. Объявляя забастовку, мы тем самым заявляем правительству и капиталистам о своих насущных правах. Все демократические элементы общества поддержат нас в нашей борьбе за свободу…

Лавренев встал рядом с ним на станок, поднял руку и обратился к рабочим:

— Товарищи! Социал-демократическая партия призывает вас подняться на политическую забастовку для свержения царских властей и установления республики. А сейчас будем выбирать депутатов в наш, рабочий Совет. Долой царизм! Долой правительство Николая Кровавого!..

Днем в цехах выбирали рабочих депутатов, и никто этому не мешал. А вечером в конторе мартеновского цеха состоялось первое собрание депутатов Совета. И тут разгорелись споры. Многие одинаково хорошо знали и Леона, и Ряшина, поэтому, когда стали говорить о том, кого избрать председателем Совета, голоса разделились.

— Сделать одного председателем, а другого — его помощником, — предложил один из депутатов.

Собрание проводил Леон. В числе депутатов-большевиков были Ткаченко, Вихряй, Лавренев, Бесхлебнов, дед Струков, Ермолаич, были и меньшевики — Ряшин, Кулагин, конторщик Кисляк. Но многие депутаты оказались незнакомыми ни Леону, ни Ряшину.

Леон сказал Лавреневу:

— Может, тебя выберем в председатели? У меня и так дела хватит.

— Это значит, что будет избран Ряшин… Давайте сначала изберем комитет Совета, а там посмотрим.

— И у нас комитет и у Совета — нехорошо.

Подошел Ряшин и предложил избрать президиум Совета, Леон попросил называть кандидатов, и тогда наперебой зазвучали голоса:

— Деда Струкова избрать!

— И Вихряя!

— Дорохова!

— Ряшина!

— Так они определены в старшие!

— Ничего еще не определено!

— Тогда пиши Леона в главные!

— Ряшина — он старый рабочий!

— А Леон молодой? Он всеми такими делами ворочает.

— А где тот, усатый, Цыбуля, кажись? Он как раз подходящий был бы за старшего.

— Так он же нездешний!

Лавренев записывал. Кандидатов предлагали все больше, начались пререкания, споры, и в шуме голосов невозможно было что-либо разобрать.

Леон только качал головой, переглядывался и перешептывался с друзьями. Наконец он встал из-за стола, звучно сказал:

— Товарищи депутаты, первый раз в своей жизни мы открыто проводим такое собрание и, конечно, еще не умеем этого делать как следует. Научимся… А пока давайте так: говорить по очереди. Сначала изберем президиум, а потом — председателя. Выбирать будем поднятием руки — кто «за» и кто «против» кандидата, по большинству голосов.

Все сегодня в конторе мартеновского цеха было новым: и то, что рабочие находились в ней не как просители, а как хозяева, и то, что им никто не мешал, будто начальства и не было на заводе, и то, что они получили возможность свободно говорить обо всем. И от этого каждый депутат чувствовал себя как на каком-то особенном празднике и хотел говорить и говорить… И говорил. Каждый депутат заявлял о своих нуждах, правах, о решимости добиваться удовлетворения требований рабочих.

Долго шло первое заседание Совета депутатов рабочих Югоринского завода. Лишь к полуночи удалось наконец избрать президиум. Председателем большинством голосов был утвержден Леон, а товарищем председателя — Ряшин.