Последние магнаты. Тайная история - William D. Cohan

что он хотел управлять Lazard в целом", - сказал Мишель. "И я не думал, что он вообще сможет работать в Нью-Йорке. И это не моя вина, это факт". Мишель добавил, что Верей - "очень приятный человек. Он мне нравится". Вопрос о том, вспомнил ли Мишель, принимая отставку, тот день в 1996 году, когда Верею предложили должность генерального директора Pearson - и он отказался, предпочтя вместо этого остаться в Lazard, остается открытым. "В первую очередь я предан Мишелю Давиду-Уэйлу", - сказал Верей лорду Блэкенхему в Pearson, отказываясь от этого заманчивого предложения. Мишель вспоминал много лет спустя, что в то время он был "очень тронут таким" проявлением лояльности.

Неважно, жизнь идет вперед, и Мишель заменил Верея на Маркуса Агиуса, который пришел в Lazard в тот же день, что и Верей, в 1972 году. Аджиус быстро заставил Мишеля выглядеть умным, консультируя Halifax Group в связи с ее слиянием с Bank of Scotland за 28 миллиардов фунтов стерлингов - одной из крупнейших европейских сделок последних пяти лет. На следующий день после отставки Верея Бруно Роже направил Эвансу письмо с выражением поддержки. "Ваши основные качества - профессиональные и человеческие - крайне важны в эти деликатные моменты", - написал Роже на своем ломаном английском. "Я хочу заверить вас в моей полной и дружеской поддержке, а также в полной и дружеской поддержке всей команды в Париже". Эванс, тронутый и глубоко признательный, написал в ответ: "Мне кажется, что суть Lazard заключается в необыкновенном командном (почти семейном) духе, который существует среди нас. Ваше любезное письмо - тому подтверждение". В протоколе майского собрания об отставке Верея не упоминалось.

В протоколах не упоминается и о другом важном решении, принятом на том собрании: серьезно изучить возможность продажи Lazard. Но тут возникла проблема: по условиям слияния трех домов в 2000 году, партнеры в Лондоне не имели права на гудвилл в случае продажи фирмы. Такое право имели бы только нью-йоркские и парижские партнеры, а также капиталисты. Серьезные разговоры о продаже фирмы не могли вестись до тех пор, пока не будут решены разногласия с лондонскими партнерами. Кроме того, необходимо было разработать запасной план - в данном случае тщательную и всесторонне проверенную внутреннюю реструктуризацию - на случай, если процесс продажи не увенчается успехом.

Через две недели после внезапной отставки Верея Лумис предстал перед наблюдательным советом Lazard, где дал несколько непрозрачную оценку обострившимся проблемам: Задолженность компании испарялась; нереалистичные цели Мишеля по доходам не выполнялись, и очень сильно; начались первые увольнения; Верей ушел, и ходили слухи, что Браджотти и Жорж Ралли в Париже не отстают; Соруководители бизнеса по управлению активами выступали за независимость подразделения; перспективы найма персонала были мрачными, Lazard больше не могла платить людям максимальную зарплату; а первые две попытки Лумиса распределить акции среди ведущих партнеров - сначала среди двадцати трех лучших, а затем в LAM - оказались позорными.

Более того, складывалось впечатление, что Лумис не справился с задачей управления фирмой, что, конечно же, было непросто для всех, когда рядом был Мишель. Поговаривали, что он заметно злился, когда дела шли не так, как ему хотелось, или когда Мишель не поддерживал его инициативы. Он был вспыльчив. Он начал писать письма другим партнерам о том, как он расстроен и зол на работе, в основном из-за Мишеля. Некоторые партнеры заметили, что в их присутствии он заметно дрожит. Может, он стал больше пить? "Он полностью потерял контроль над ситуацией", - сказал один из старших партнеров Lazard. "Он был мил с Мишелем, но в остальном полностью потерял контроль. Он так ничего и не сделал. Ничего. Вы бы посмотрели на его речи. Он говорит все правильные вещи, все правильные слова. Он все делает правильно, но потом ничего не происходит. Я не знаю, что у него на уме. Я имею в виду, что у него определенно есть проблемы, психиатрические проблемы или что-то в этом роде".

Выступление Лумиса перед наблюдательным советом 25 мая стало еще одним примером прозрения без исполнения. "Нам нужны более яркие стимулы, чтобы удерживать и привлекать сюда выдающихся партнеров", - сказал он. "В бизнес-модели Lazard нет ничего плохого, но экономическая модель нуждается в омоложении. Мы должны лучше соответствовать нашей бизнес-модели, уделяя больше внимания удержанию и привлечению персонала. Необходимо усилить и увеличить долгосрочные стимулы. Мы добьемся этого в текущем году или должны объяснить вам, почему этого не произойдет. У нас не может быть убедительных тезисов, если партнер, работающий на высоком уровне, получает здесь меньшее вознаграждение, чем его коллеги, работающие в скучных банках".

Он продолжал, приводя впечатляющие ораторские аргументы в пользу распределения реального акционерного капитала среди нынешних и будущих партнеров или, если это неприемлемый вариант, проведения чрезвычайно раскольнической реструктуризации, которая означала бы увольнение большинства партнеров и возвращение к очень небольшой основной группе старших партнеров в Нью-Йорке - цель Лумиса, как говорят, десять, но он оспаривает это число - с урезанным вспомогательным персоналом для помощи им.

Но, как он отметил, концепция радикальной реструктуризации не сработает, потому что люди, которых компания больше всего хотела бы сохранить, вряд ли останутся в компании.

В конце июня Лумис пришел к выводу, что единственным приемлемым вариантом для компании является продажа. Затем он попытался заручиться поддержкой своего решения. Теперь ничто не давалось ему легко. "Дом, разделенный против самого себя, не устоит", - написал Лумис Эвансу, процитировав знаменитую речь Линкольна, произнесенную в июне 1858 года. Эванс ответил: "Да, действительно, но вы помните, что через год или два после того, как он сделал это замечание, ему предстояла довольно серьезная "реструктуризация"" - не слишком тонкая ссылка на то, что он предпочел провести "реструктуризацию", а не продажу. "Только после этой управленческой чистки дом стал неделимым и вступил в свою золотую эру. Давайте поговорим". Лумис либо не понял смысла слов Эванса, либо предпочел проигнорировать их. "Вообще-то Линкольн тогда развязал самую кровавую войну в истории Америки, гражданскую", - ответил он. Один из лондонских партнеров передал этот обмен мнениями своим старшим коллегам с такой мыслью: "Ирония всегда теряет смысл для американцев. Я полагаю, что эта серия сообщений глубоко конфиденциальна".

После отпуска 4 июля Лумис по просьбе Мишеля продолжил обдумывать, как можно провести реструктуризацию, хотя сам пришел к выводу, что фирму следует продать. Он потратил два дня на составление "экономического анализа" реструктуризации. Затем ему позвонил Мишель, что усугубило его и без того огромное беспокойство. У Мишеля было